Лето злых духов убумэ

– Когда мы задаемся вопросом, почему мир представляется настолько удачно сконструированным, чтобы соответствовать нашим нуждам, этому может быть лишь одна причина: потому, что именно мы, люди, его наблюдаем. Если б на Земле не было ни единого человека, то не имело бы ровным счетом никакого значения, сколько времени эта планета будет существовать или насколько она удалена от Солнца. Все эти вопросы остались бы незаданными на протяжении всей вечности, и никому до этого не было бы никакого дела. Магия слов могла пробудить наш внутренний мир, но мир вокруг нас был пробужден магией науки. Мир без людей был бы, вне всяких сомнений, весьма неопределенным и смутным местом. Как это ни парадоксально, но теперь наука начинает догадываться, что именно таким он и является. – Кёгокудо немного устало вздохнул.

– Квантовая механика, – продолжил он спустя некоторое время, – приводит нас к развилке на пути теории: мы либо рассматриваем человека как часть мироздания, либо мироздание – как часть человека. Знаешь, я не был бы особенно удивлен, если б на микроскопическом уровне граница между нашим внутренним миром и внешним миром оказалась довольно размытой.

Произнеся это, он закрыл баночку с печеньем. Раздался глухой щелчок, когда крышка встала на место. Я представил, как печенье внутри превращается в кусочки белых костей.

– Так эта квантовая механика, – рискнул я спросить, – разве она в каком-то смысле не выходит за границы науки?

– Не говори глупостей, – наставительно сказал мой друг. – Если б она выходила за какие-либо границы, ее научный статус рассыпался бы в пыль и она более не считалась бы наукой. Все же, если ты не можешь доверять своим наблюдениям за объектом, то не можешь называть это наукой.

Рин… На улице снова зазвенел колокольчик-фурин.

По мере того как сгущались сумерки, мои тревога и смутное беспокойство усиливались.

Полные фантастических преувеличений невзыскательные истории, которые я писал для журналов – о кармическом долге, унаследованном от родителей, или о возмездии за совершенные злодеяния, – всегда представлялись мне абсолютно безобидными, потому что они не были правдой. Это был основной принцип, из которого я исходил, воспринимая их просто как выдумки. Но теперь мне казалось, что все мое мировоззрение и все ценности, которых я придерживался, сколько себя помнил, – все они были не прочнее, чем сахарная вата. Внезапно я понял, что не хочу больше писать все эти пошлые и банальные статьи.

Несмотря на то что в глубине души я был охвачен стыдом и смущением, мой друг – именно тот человек, который привел меня в это состояние, – пребывал в прекрасном расположении духа. Откровения этого дня ничего для него не значили – в конце концов, он-то знал все с самого начала.

– Подумать только, сколько уже времени… Ты, должно быть, голоден. Думаю, теперь я закрою магазин и схожу в лавку вниз по дороге, где торгуют едой навынос. Возьму тебе тануки-собу, а себе – кицунэ-удон[34].

Даже не подумав о том, чтобы спросить меня, Кёгокудо определился с выбором нашего меню и отправился в лапшичную, чтобы сделать заказ. Он всегда сам решал, что я буду есть после наших небольших бесед, что было, пожалуй, к лучшему. В то время как я мог раздумывать над самым простым меню часами, мой друг всегда мгновенно принимал решение. Впрочем, мне не показалось совпадением, что на этот раз он выбрал блюда, названные в честь енотовидной собаки-оборотня и лисы – животных, которые известны своей способностью околдовывать людей.

По крайней мере, в сказках и преданиях.

Я остался один.

В комнате, где я сидел, была включена лампа, но я не знал, кем она была включена и когда – неожиданно это вызвало во мне беспокойство. Лакированный столик, покрытый красочными разводами цугару-нури, был весь замусорен свидетельствами прошедшего дня: пепельница с несколькими смятыми окурками, белая баночка-урна с квантовым печеньем внутри и пара каталогов призраков и демонов, в существовании которых, как выяснилось, я не имел достаточных оснований сомневаться.

Моя чашка слабого чая была совершенно пуста.

Я вдруг почувствовал невыносимую жажду и встал, чтобы налить себе еще чаю. Рядом с подушкой-дзабутоном[35], на которой сидел Кёгокудо, стоял поднос с пустым заварочным чайником, но необходимых элементов в виде банки чая и горячей воды нигде не было.

Пока я осматривался в их поисках, мой взгляд случайно упал на открытую книгу на столе.

На странице была иллюстрация – изображение женщины.

Ее грудь была обнажена, а вся нижняя половина туловища покрыта чем-то ярко-красным – вероятно, это была кровь.

Она держала на руках ребенка, тоже залитого кровью.

Вокруг нее простиралась поросшая чахлой растительностью болотистая пустошь.

С неба хлестал яростный дождь.

Одну руку женщина прижимала ко лбу, другой почти небрежно обнимала ребенка. Она выглядела так, словно собиралась отдать его кому-то.

Выражение ее лица было мрачным. Но вместе с тем оно не было ожесточенным, или грустным, или же исполненным злобной горечи.

Она просто выглядела… растерянной?