Лето злых духов убумэ

– Действительно. Все демоны рождаются при необычных обстоятельствах – это издревле распространенное народное убеждение. В Японии данная идея особенно глубоко укоренилась. Обратное также справедливо: всякий, кто появился на свет необычным образом, должен непременно стать демоном, когда вырастет. Поэтому любой истории демона или выдающегося злодея, в которой отсутствует его необычное рождение, недостает убедительности. Причина и следствие здесь поменяны местами. Когда кого-то начинают считать демоном, то в ту же самую секунду отправляются в его прошлое, чтобы создать необычную и странную историю его прихода в этот мир. Таким образом, если ребенок действительно родился на свет необычным образом, это не дает нам ни единого доказательства того, что в будущем он обязательно станет демоном или злодеем.

– Но разве нет каких-нибудь примеров, чтобы кто-то, родившийся необычно, вырос, несмотря на это, обыкновенным человеком?

– Ни единого. Поскольку судьба детей, рожденных при подобных обстоятельствах, была хорошо известна, в стародавние времена таких детей всегда убивали.

– Но ведь Сютэн-додзи выжил, не так ли? Если б они действительно с таким рвением убивали всех подобных детей, на свете не было бы ни одного демона или знаменитого преступника.

– Как я тебе и сказал, истории Сютэн-додзи и подобных ему персонажей были созданы задним числом, когда их заклеймили демонами. В таком случае можно просто сказать, что родители не смогли убить своего ребенка и вместо этого бросили его, или что-нибудь в этом роде. И если по какой-то случайности найдется кто-то, кто был рожден необыкновенным образом, но о нем никто ничего не знал до той поры, пока он не вырос и не стал обыкновенным человеком, – факт о его необычном рождении будет просто стерт из его прошлого.

Я наконец понял, почему Кёгокудо потратил так много времени на то, чтобы разрушить мою основанную на общепринятом «здравом смысле» картину мира, прежде чем продолжить эту беседу. Теперь, когда он мне все объяснил, я прекрасно понимал конкретные логические предпосылки истории «необыкновенного появления на свет». Однако, если б он просто ответил на мой вопрос напрямую, когда я к нему пришел, все было бы совсем иначе. Я не только ровным счетом ничего не понял бы – я наверняка ушел бы от Кёгокудо с убеждением из народного предания, что у женщины, которая была беременна в течение целых двадцати месяцев, обязательно родится демон или злодей. Затем, вернувшись домой, я, возможно, написал бы статью, полную «научных доводов» и безвкусных нелепых гипотез, – даже не понимая, как то, что я написал, могло исковеркать жизнь любого ребенка, рожденного при столь необыкновенных обстоятельствах.

– Ну что ж, сэнсэй

, похоже, ты пришел к некоторому осознанию. Мы можем быть неспособны понять коллективные заблуждения прошлого, ставшие частью нашей культуры, но это не значит, что мы имеем право свободно интерпретировать то, чего не понимаем, и делать вид, будто прекрасно знаем, о чем говорим. Современное общество неспособно даже в общих чертах понять идею рождения ребенка-демона – так, как ее воспринимали в прошлом. Конечно, в простом непонимании не было бы ничего дурного, однако выходит так, что ребенка-демона «понимают» таким превратным образом, что его история приобретает совершенно иное значение. Для меня непостижимо, как это можно допустить. Ты можешь писать свои статьи, как тебе заблагорассудится, но, как только ты отдаешь их в печать, статьи начинают жить своей жизнью. Я бы хотел, чтобы ты воздержался от того, чтобы написать нечто столь безответственное, что может обречь невинного ребенка на превращение в демона, змею или кого-нибудь похуже.

Кёгокудо как будто был способен читать мои мысли. Он сделал глоток ячменного чая.

– Не волнуйся, я уже давно потерял всякое желание писать об этом статью. Думаю, что, как ты и говоришь, это было бы еще большей безвкусицей, чем твоя баночка с печеньем.

Я говорил совершенно искренне.

Увидев мою неожиданную покорность, мой друг в некотором смущении потер пальцами подбородок, возможно, решив, что его лекарство подействовало чуть лучше, чем предполагалось.

– Кстати, кто рассказал тебе эту дикую историю? – спросил он неожиданно.

– Твоя сестра.

Услышав мои слова, произнесенные самым беззаботным тоном, на который я только был способен, Кёгокудо состроил кислую мину и проворчал:

– Ах вот как, эта негодная взбалмошная девица…

Я не мог удержаться от смеха, вспомнив, как совсем недавно его сестра точно так же говорила про старшего брата, что у него не все дома и что он совершенно безнадежен.

– Здесь нет причин для смеха, – сообщил мне мой друг, который теперь выглядел явно удрученным. – Как старший брат, я очень за нее беспокоюсь, – продолжал он, и по мере того, как он говорил, выражение его лица действительно становилось все более встревоженным.

Едва речь заходила о его младшей сестренке, мой всегда уравновешенный, логически мыслящий друг тотчас терял все свое хладнокровие.