Я вбежал в здание. Миновал лабораторию. Ноги, перепачканные в жидкой грязи, скользили по выложенному плиткой полу. Не знаю, сколько раз я упал и вновь поднялся. Наконец я оказался в холле, напоминавшем внутренность собора. Через огромную дыру в потолке, насквозь прошивавшую здание и достигавшую крыши, с оглушительным ревом и грохотом, подобно водопаду, низвергалась дождевая вода.
Всего несколько дней назад я видел торжественный луч света, падавший с неба через эту дыру, словно по нему вот-вот должен был сойти на землю ангел. Однако теперь это выглядело совершенно как…
«Видение конца этого мира?
Да, точно. Сегодня все должно закончиться».
Сегодня должен был наступить финал этого трагического фарса. Всем своим существом я чувствовал приближение крушения мира.
«Где Рёко?
Наверху».
Я бросился вверх по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки. Дожди лил из дыры в потолке непрекращающимся мутным потоком.
«Ее нет. Если я не найду ее как можно скорее, ее схватит полиция».
Поднявшись на третий этаж, я наконец увидел фигуру Рёко.
Она стояла на краю дыры. А на противоположном краю – на другом берегу…
Стоял Энокидзу, словно преграждая ей путь.
Узнав его, Рёко остановилась и медленно обернулась.
Крепко прижимая к своей груди младенца, она посмотрела мне в лицо.
Ее собранные в пучок волосы рассыпались по плечам, белое бескровное лицо ничего не выражало.
На лбу проступили синеватые вены.
Белая блузка, намокшая от дождя, плотно облепила тело, так что стали отчетливо видны все его изгибы.
Она была практически полуобнаженной.
Нижняя часть ее тела была залита ярко-красной кровью.
Она была прекрасна.
Пугающе прекрасна.
Это было существо не из нашего мира. Это была…
– Сэкигути!
Это был голос Кёгокудо.
За моей спиной на лестнице застыли в напряженном ожидании несколько полицейских. Возглавляли их Киба и Кёгокудо.
– Сэкигути! Это – Рёко-сан!
«Потому что это я отдал ей любовное письмо».
Я сделал шаг вперед. Рёко отступила назад. Еще один шаг. Больше отступать было некуда.
– Ну же. Пожалуйста, отдай его мне… мама.
«Наконец-то я вспомнил это слово. Ты больше не станешь меня наказывать. Ведь я правильно, я правильно назвал тебя».
Лицо Рёко тотчас приобрело свое обычное тревожное выражение. Она была растеряна – или же… она была в отчаянии. Затем ее губы немного приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, –
и она обеими руками протянула мне младенца.
превратилась в
В тот самый момент, когда я взял его на руки, младенец принялся плакать во всю мочь своих легких.
Услышав это, Рёко словно обрела наконец душевное спокойствие; выражение ее лица стало добрым и ласковым, и она покачнулась.
«Она что-то говорит».
Затем Рёко Куондзи медленно упала в бездну –
на самое дно ада.
Я так и не смог расслышать, что она тогда говорила.
7
В ту ночь, когда ушла из жизни Рёко, Кёко тоже тихо покинула этот мир, словно последовав за матерью и старшей сестрой. Причиной тому не была неудачно выполненная операция: согласно отчету ответственного врача,
Так за одну ночь оборвалась про́клятая кровная линия рода Куондзи. Все женщины, унаследовавшие кровь с наследственным проклятием, умерли, и в отвратительной и зловещей истории этой семьи, тянувшейся многие поколения, наконец была поставлена точка.
К счастью, младенец, которого я забрал, был совершенно невредим, и с матерью и медсестрой, на которых было совершено нападение, тоже не случилось ничего серьезного. Только, как я слышал, полицейскому, чье лицо было порезано скальпелем, на рану были наложены шесть швов, и теперь на его щеке красовался огромный шрам.
Не знаю, как Кибе удалось написать полицейский отчет о деле семьи Куондзи: он не переставал вздыхать и сетовать на то, что до сих пор совершенно не понимает, что же там произошло.
Как бы то ни было, наибольшую головную боль полиции доставили изъятые останки младенцев. По словам Кибы, из всех родителей только Харасава, обливаясь слезами, забрал останки своего сына; остальные же две пары наотрез отказались даже смотреть на них.
Их тоже можно было понять.
Может быть, они пытались всё забыть.
А может быть, они были просто бессердечны.
Мне было интересно, что в конце концов случится с останками двоих детей, умерших еще до войны, и с младенцем без головы, которого родила Рёко. Когда я думал о них, то чувствовал странную безнадежную тоску, сжимавшую мне сердце.
Спустя два дня с той дождливой ночи в местной газете появилась маленькая статья, напечатанная в самом углу страницы.