Летом сорок второго

Досталось и Ковалевской переправе, и плохо спрятанному речному каравану: деревянная баржа № 101 вспыхнула, и то, что в ней не успело сгореть, пошло ко дну. Взорвались и затонули металлические баржи «Аксай», «Лиски» и «Китаянка». Речной танкер «Камчатка» с пробоинами остался на плаву, из его дырявых боков по донской воде поползла ядовитая нефтяная пленка.

Жаркое июльское солнце закатилось за горизонт. Но было еще светло. У кромки донского берега воняло толом, донной тиной и терпким борщевиком. Плети речного огурца густо затянули ветви росших у Дона деревьев, под ними складировали напиленные саперами бревна. Туда же сносили раненых, пряча их если не от бомб, то хотя бы от июльского зноя. Меж иглами камыша и дисками речной кубышки плавала мертвая рыба вперемешку с оглушенной лягушкой.

На левом берегу комиссар Пастухов организовал похоронную команду, погибших солдат и беженцев закапывали здесь же, у берега, недалеко от моста. Майор Соболев, не дожидаясь, когда полностью стемнеет, продолжил ремонт переправы.

Когда мрак плавно выдавил остатки дневного света, прилетел самолет-разведчик и развесил над переправой «фонари» на парашютах. В них медленно сгорал магний, надолго освещая всю окрестность. На площадку перед переправой упал почти дневной свет, будто в небо выпустили разом десятки осветительных ракет. Река успокоилась. Улеглись мутившие ее дневные страсти, она вновь понесла свои тихие воды, отравленные трупным ядом и нефтяными пятнами. В наступившей вечерней тишине далеко ок- рест разносились стук топоров и звяканье обухов о скобы.

– Вот «ярмо» чертово! – ругали бойцы самолет-разведчик. – Ни днем, ни ночью покоя нету.

«Ярмо» кружилось, наблюдало, иногда подбрасывало новых «фонарей». Зенитные пулеметы с левого берега били по нему короткими очередями.

– Что за заминка у тебя здесь, лейтенант? – подошел к Шинкареву майор.

– Бревна катаем, товарищ майор.

– Шары в штанах они у тебя катают, а не бревна. А ну, гвардия, шибче! Думаете: ночь длинная – успеем? Немец вон, видали, какую иллюминацию в помощь развесил? Шустрей, ребята! До утра еще папоротник найти надо.

– Так точно, товарищ майор! – вторил майору Ревякин, сержант из батареи Шинкарева. – Аккурат сегодня Иван Купала, нам только клада не хватает.

Люди стали работать ловчее. Слова Соболева подбодрили утомленных, переживших этот тяжкий день бойцов. Неужели и вправду он подошел к концу?

Глава 12

Потом мы сворачиваем по проселочной дороге вниз в долину. Здесь накануне вечером пикирующие бомбардировщики нанесли удар по отступающему противнику. Убитые солдаты, разбитые подводы, мертвые лошади, разорванные на части. Лишь некоторые лежали не изуродованными – убитые мелкими осколками.

Подевильс К. «Бои на Дону и Волге» – дневниковые записи офицера вермахта

Со времени последней бомбардировки прошло около часа. Ольга с детьми сидела в подвале Кочаныхи, боясь показаться на улицу. Виктор приоткрыл дверь и посмотрел в щель. На меловых блоках стен заплясали отблески близкого пожара.

– Я на разведку, – коротко бросил Виктор и притворил за собой дверь.

Зарево от горящих хат и сараев расползлось над Белогорьем. Вниз по улице промчалась запряженная парой лошадей никем не управляемая бричка. От колодца донесся протяжный человеческий стон и вслед за ним невнятное бормотание.

Виктор выбежал за плетень: у колодезного сруба лежали два раненых красноармейца. Один в полузабытьи, тихонько постанывал, лежа с закрытыми глазами. Другой, держась за развороченное плечо и вполголоса матерясь, сидел, опершись спиной о бревна колодца. Из-под ладони, зажимавшей рану, торчал обломок ключицы. Во дворе Карпенко, где хата почти догорела, двое солдат быстро погрузили на подводу нескольких раненых и, нахлестывая вожжами лошадь, покатились вниз по улице. Виктор, махая руками, закричал ездовым:

– Подождите! Здесь у колодца еще раненые!

В ответ на ходу крикнули:

– Не из нашей части это! Не из нашей!

Нахлестывая лошадей, ездовые промчались мимо и скрылись за поворотом. Виктор вернулся к семье, рассказал обо всем.

– Может, вылезем наружу? – закончил он.

– Что ты, Вить! – закричала на него оглохшая на одно ухо мать. – А вдруг опять бомбежка начнется.

Дверь подвала отворилась, заглянул мужик с соседней улицы – Митрофан Назаров.

– Не видали вы тут моей Олеськи? – прокричал он, разыскивая жену.

– Не видели, – ответила Кочаныха. – А ты откуда, Митрофан?

– Я весь день в садах на Мишутьевке пролежал, туда вся Горянская сбежалась, и Рижок тоже, – он спустился вниз. – Сейчас все из села бегут. Днем укрылись на скорую руку, а теперь, пока затишье, лучшего убежища ищут. Никто не знает, надолго ли это.

– А ты сам куда собираешься? – выспрашивала Кочаныха.