Летопись голодной стали. Ростки зла

Дункан перевёл дыхание, развернул коня мордой туда, откуда они некоторое время назад неслись в страшной спешке.

– Это трипкер… Страшная, опасная тварь. Та, что гналась за нами, самка, или самец, чёрт разберёшь. Но и та и тот одинаково опасны. Та мелюзга, которую ты встретила в чащобе, детёныш, ещё совсем маленький. Не знаю, откуда он взялся… Я думал, трипкеры вымерли давно, вместе с альбьёрнами. Две самой опасной разновидности мутантов, что некогда населяли континент.

– Всевышний… И этих… уродцев раньше было много?

– Горы, леса и степи кишели мутантами разных мастей. Потом люди, выстроив свои города, объединялись в союзы между собой и истребляли всякую нежить огнём и железом.

Дункан вновь развернул коня и направил его в сторону границы леса.

– Некогда эти земли принадлежали нелюдям и различным природным тварям. Уж не знаю, как они уживались между собой, но вот мутанты с новыми хозяевами не ужились. Люди массово стали истреблять тварей природы, ими двигал страх, борьба за выживание. – После непродолжительной паузы Дункан сказал: – Да уж, много врагов люди нажили себе, когда стали насильно населять этот континент…

Они выехали за пределы леса. Впереди, за небольшим курганным спуском раскинулись ржаные поля, деревни, лесные массивы, небольшие озёра и туманные топи на дальнем конце горизонта. Дункан развернул коня, и они медленно поехали вдоль стены деревьев с одной стороны, и картины обширных владений с другой.

– Не думал, что мы наткнёмся на такую опасность, что чуть не будет стоить нам жизней… Эта тварь не менее опасна, чем альбьёрн. Но в любом случае мы должны держаться леса. Сейчас на открытых трактах не менее опасно, чем в глухих чащах.

– Надеюсь, что больше на них мы не наткнёмся… – с надеждой в голосе сказала Елена, глядя в сторону растирающихся владений.

Дункан тщательно оглядывал медленно льющийся в противоположную сторону поток деревьев. Ибо понимал, что надежда в этих землях – самое последнее, что может иметь хоть какую-то силу.

Сейчас здесь было тихо и безмолвно. Высокие стены томились в тени, нависшей над просторным залом. Углубленный потолок с арочными сводами прятался в унылом сумраке, и огромная золотая люстра, висячая на четырёх толстых серебристых отблескивающих цепях над длинными столами, грустно танцевала маленькими огоньками в рубцовых канделябрах. Они слабо отсвечивали дубовые арочные своды, от которых на пол падали чуть качающиеся, слабо очерченные тени. Кроме горящих свеч, источником света был пробившийся блеклый луч через узкие щёлки высоко в стене под карнизом, что падал тоненькой линией в центр просторного пустующего зала, отпечатывая на полу хмурый белый световой кружок.

Луций медленно проходил по залу, осматривая немногие пустующие стулья, что стояли целыми и невредимыми. Столы были до сих пор заставлены яствами и столовым убранством. На белоснежной скатерти расплескались багровые пятна от пролитого вина. Некоторые стулья лежали боком, некоторые были перевёрнуты на спину, у некоторых были надломлены подлокотники и ножки. А рядом с ними зияли на полу кровавые лужи с расплывчатыми границами.

Кровавые линии были на столе, под столом, возле них и по центру зала, на его раскрашенных латунной краской стенах. Везде были разбросаны блюдца, вилки и ножи. Со стен в некоторых местах были содраны канделябры, некоторые свисали на слабых петлях, уныло покачиваясь лишь от одного слабого дуновения прилетавшего извне сквозняка. Казалось, в недавней бойне тут любой предмет, попадавшийся под руку, становился оружием.

Весь погрузившийся в утреннюю депрессию зал становился масштабной картиной некогда разыгравшегося празднества, в определённый акт перелившегося багровыми красками в безжалостную пьесу о смерти и страданиях, о пролитой крови и отобранных жизнях.

Не было тел. Их успели убрать отсюда до рассвета. Но оставались их следы на полу, очерченные кровавыми границами, а в воздухе висел запах смерти, запах крови.

Луций слабо покачал головой. Внимательно осматривая королевский зал, он тщательно оценивал причинённый ему ущерб. Его подошвы постукивали на каждом шаге, разнося по залу гулкое эхо. Подняв голову, посол посмотрел на люстру. Всё так же горели тысячи маленьких огоньков на обширной окольцованной позолоте. Но будто тьма опустилась сюда, что ни на есть материальная, давящая и сжимающая горящие язычки свечей до мельчайших форматов. И даже сочившийся сквозь прорехи в стене луч дневного света не мог рассечь муторное марево, охватившее все стены, все углы помещения.

Посол опустил взгляд перед собой. В центре зала стоял прокуратор. Скрестив руки за спиной, выпрямив осанку, он молча и довольно долго глядел в сторону центрального стола, за которым сидела некогда царская свита. Украшенный резьбой широкий стул с высокой спинкой был отодвинут, непрямо развёрнут. Под ним не было совершенно ничего, пустующее место между ним и краем стола. И в этом пустующем месте лежал бокал, разливая под собой багрового цвета напиток. Или это была кровь?