Летописцы отцовской любви

- Значит, товарищ капитан и товарищ учительница приглашают меня на воскресный обед? Что ж, посмотрим:

- Я же не виновата, Виктор. Я не отвечаю за своих родителей.

- Родители, - презрительно сказал он. - Знаешь, что такое родители? Балласт.

- Я знаю, но:

- Нужно иметь смелость это признать. Если не избавишься от этого балласта, всю жизнь проживешь в детской - смени ты хоть сотню собственных хаз!

О том, что наконец пришла пора (в шестнадцать лет) перестать жить вместе с мамочкой и найти для себя какую-нибудь гарсоньерку, мы с Виктором уже не раз говорили, но его невероятно подходящая и гениально точная метафора насчет детской комнаты была абсолютно новой. Он ужасно умен! Этой метафорой он убил меня наповал. Я расстегнула пуговицы на его рубашке и с восторгом уткнулась лицом ему в грудь (у него была ужасно красивая грудь!).

- Ведь речь только об одном обеде, - прошептала я в его пушистые волоски.

10.

И то правда, обычно двух-трех минут хватает, чтобы сразу определить, что за фрукт перед вами, но уж поверьте мне - на этого сестриного "художественнного фотографа" вам и двух-трех секунд хватило бы с лихвой: видели б вы только, как он одет (бермуды и грязная майка), какие он строит рожи и каким макаром подает папахену руку, вам вмиг стало бы ясно, что это дебил non plus ultra .

- Это Виктор, - говорит сестрица.

- Рады с вами познакомиться, Виктор, - изрекает мутер.

Маэстро улыбается и кроме "драсте" не произносит ни слова, что, видать, считает чем-то типа учтивой расположенности. Под мышкой у него огромадная черная папка с фотками, с которой свисают растрепанные тесемки. Фотки, быть может, привлекли бы мое внимание, но когда следом я узрел шизоидную улыбочку, с которой Маэстро по-быстрому окинул материну гостиную и книжные полки, я утратил всякий интерес к его творениям.

Обед из-за этого надутого придурка был нудным до ужаса. Я еле дождался, когда наконец смогу залезть под стол. Едва доев, отложил прибор и спикировал вниз.

- Куда он лезет? - прибалдел Маэстро.

- Под стол, - извинительно пояснила ему сестрица.

Маэстро не прокомментировал сказанное, но я отлично слышал, как сестрица постучала пальцем по лбу, что меня, должен сказать, слегка покоробило. Сверх того, прямо перед моей рожей были волосатые художнические рычаги, так что немного погодя я опять вылез. Мать с надлежащей светской улыбкой подавала кофе (само собой, в праздничном фарфоровом сервизе), а Маэстро с мрачным видом развязывал узел тесемок.

- Вам с сахаром? - спрашивает мать и подает ему эту обалденную сахарницу с золотыми розочками.

Маэстро с недоверчивой миной кладет сахар и многозначительно смотрит на сестрицу. Сестрица что-то шепчет ему, и оба громко смеются. Потом сестрица сует ему язык в ухо. Папахен не знает, куда глаза девать, и потому буравит ими стену.

Минутами мне даже весело.

- Ужасно хочется посмотреть фотографии, - произносит мамочка.

- Это художественные акты, папуля, то есть обнаженная натура, - весело сообщает фатеру сестрица. - Пусть это тебя не шокирует:

- Акты? - с сомнением говорит фатер, словно надеясь, что не расслышал. Но расслышал он точно.

- Акты. Может, ты имеешь что-то против обнаженной натуры, папа?

Папахен в шоке.

- Чьи акты? - говорит папахен с явной опаской в голосе.

- Мои акты, а чьи же еще? - сладко говорит сестрица и целует Виктора. Они очень красивые.

На лице Маэстро горит воинственная решимость насмешливо презреть любую фразу, которую в этой комнате кто-либо выскажет о его фотографиях - а армейские спецы и подавно. Папахен обращает взор к матери: "Ты знала об этом?"

"Не знала!" - говорит ее жест.

Видок у фатера до смешного напуганный. Он уже снова уставился в стену. Мама решает изобразить, что ей весело.

- Стоит ли церемониться из-за толики обнаженности! - смущенно улыбается она.

Потом она на хорошем литературном языке объяснеет фатеру: разве спокон веку женской обнаженной натурой не вдохновлялись самые великие живописцы? Разве отец не видел в Дрездене картины Рубенса или Моне? Разве это первые обнаженные модели в истории художественной фотографии? Слышал ли отец хотя бы имя Франтишека Дртикола ?

Она иногда замещает преподавательницу искусствоведения, и вот наконец пришел час, когда она может подать товар лицом. Делает вид, что обнаженность для нее - самая естественная вещь на свете, и если бы речь шла только о ней, она нормально обедала бы голая. Совершенно нормально.

Однако фатера это не убеждает. Возможно, ему кажется странным, что для толики обнаженности требуется такая здоровенная папка. Сестрица отодвигает кофе и открывает ее. Я уже сказал вам, что решил было проигнорировать эти фото, но вдруг за столом воцаряется такая тишина, что я не выдерживаю.

При таком огромадном увеличении в первую минуту все выглядит вполне невинно. Типа абстрактно. Просто какой-то неправильный черный треугольник на белом фоне. Лишь следом до меня доходит: это сестрицына кошечка, в натуре.

Величиной с окошко в сортире.

Я от души гогочу.

- Клево, Маэстро! Ты меня нормально достал!