Летописцы отцовской любви

- Высыпь пепельницы, убери бутылки. А того гаврика, что возле тебя слюнявит подушку, мигом выстави. Через полчаса мы с фатером у тебя. Если случайно тебе еще неизвестно, так знай: двигаем к тебе мастерить лампочку:

- Что-что? - не врубается сестрица - Какую, Господи, еще лампочку?

- Над кроватью, - сладко тяну я. - Ты же читаешь в постели без лампочки и портишь свои красивые глазки, sugar. Твой папка больше не может этого вынести - он через минуту пожалует и приделает лампочку.

- Какой он правда хороший:

- Самоотверженный, да?

- Только я никакую лампочку не хочу! И уж тем более в субботу утром! И вообще, я не одна, и, кроме того, тут дикий бардак:

- Стало быть, honey, ты в обломе! Фатер покакает, и мы мигом к тебе.

- Никаких гостей я не принимаю!

- Это ты ему скажи:

- Но почему, Господи, в субботу утром?!

Слышу - фатер спускает воду.

- Закругляюсь, монтер уже идет, - говорю я быстро и вешаю трубку.

По сей день не допру, как она изловчилась, но, когда полчаса спустя мы с фатером ввалились к ней, ее гарсоньерка была как стеклышко: посуда вымыта и убрана, пыль вытерта, с пола, как говорится, хоть кашу ешь (при условии, конечно, если какому мудафелю такое пришло бы в голову). И сама она свежекупаная, башка мытая, в выглаженном кремовом халатике. И ко всему видок у нее ничуть не усталый. Даже наоборот.

- Папочка! Братец! - приветствует она нас с интонацией Адины Мандловой. Какая приятная неожиданность!

- Мы не разбудили тебя? - притворно спрашивает папахен и пристально оглядывает убранную квартиру.

- Что вы! Я с раннего утра на ногах, - сладко говорит сестрица и усаживается в кресло с пяльцами, что достались ей от нашей бабушки. - Вот вышиваю. Я всегда утречком по субботам вышиваю. - Показывает фатеру иглу с ниткой.

Фатер явно не врубается. Я сажусь на кровать и, когда фатер отворачивается, чуть приподымаю перину - интересно, нет ли на простыне следов спермы. Вроде нет ничего, но от одной подушки едва слышится слабый запах мужского одеколона.

Сестрица предупреждает меня взглядом. Я корчу ей веселую рожу.

- У тебя тепло, - поддерживает разговор фатер. - Значит, он уже нагревается?

В прошлый наезд он спускал воздух из радиатора. ("Холодина у нее как в погребе", - твердил он.)

- Отлично нагревается, - говорит признательная сестрица с иглой во рту. И кран в кухне, что ты недавно исправил, тоже пока не течет:

Папахен в явной отключке. Он ходит по квартире и с удовлетворением осматривает свои непрошеные починки.

- Я решил зайти к тебе и приделать лампочку над кроватью: - говорит он наконец.

Сестрица как бы от неожиданности откладывает вышивание.

- Серьезно?! Золотой мой, тебе цены нет:

7.

Сегодня Кроха в дурном настроении. Все утро она лежит в тени под пиниями и не желает ни с кем общаться. Примерно раз в час мы с М. проведываем ее.

- Что-нибудь случилось? - прямо спрашивает М.

Кроха молча мотает головой.

Подойдя к ней в очередной раз, мы видим - она уснула.

Изнывающий отец прикрывает полотенцем ей спину.

К концу дня она просыпается совершенно преображенной. На щеке у нее еще вмятина от парусинового лежака, но она уже бурлит энергией.

- У меня идея! - восторженно оповещает она всех.

И пускается перед нами вскачь по горячему песку.

- Слушаем тебя, - говорит М., сразу же оживившись. (Его мысль реагирует на изгибы настроения Крохи традиционно мгновенно.)

- Давайте не пойдем на ужин, а:

- Исключено! - улыбается М.

- Погоди, выслушай: давайте не пойдем на ужин, а вместо этого устроим на пляже пикник.

- Great idea! - говорит Синди.

- Пикник у костра! - мечтательно говорит Кроха.

Она жестами в воздухе изображает пламя, а затем извивается в коротеньком, но очаровательном восточном танце.

Оба присутствующих отца наблюдают за ней с упоением, которое ни Синди, ни я при всем нашем желании разделить до конца не можем.

- Правда, потрясная идея? - Кроха упорно добивается от них согласия.

М. переглядывается с моим отцом. Потом обращается к дочери:

- Девочка моя, безусловно это прекрасная, романтическая идея, но, к сожалению, неосуществимая. Даже в том случае, если мы откажемся от ужина в гостинице, что, естественно, делать не намерены.

- Я - запросто, - говорю я.

- Почему неосуществимая? - не отступает Кроха. - Ну скажи, почему?

- Да потому, что на этом частном пляже - это ты можешь прочесть вон на той табличке на нескольких европейских языках - разводить костры запрещено под угрозой высокого штрафа.

- Не будь таким невыносимо консервативным, - говорю я и мужественно встречаю его осуждающий взгляд. - Найдем другой пляж, что особенного?

- Sure ! - поддерживает меня Синди.

- Здорово! - восклицает Кроха. - Какой-нибудь общий пляж, так?

М., слегка поднимая брови, пробегает взглядом разноцветные прямоугольники отдельных пляжей, тянущихся вдоль моря до самых скалистых утесов на весьма отдаленном горизонте.

Братец громогласно смеется.

- Ну хорошо, - говорит М., - тогда предположим, что теоретически нам удается найти пляж, на котором разводить костры разрешается. Но вопрос второй: из чего мы разложим этот костер и что в течение всего пикника будем в него подкладывать?