Летучие мыши

— Мой Ромка написал мне только одно письмо из Чечни. Писал, что они строят баню из подручных материалов… И ни слова о войне. А потом он погиб на какой-то «зачистке»… Его друзья приезжали ко мне несколько раз. Привозили деньги, чтобы я смогла открыть аптеку. Я же по образованию фармацевт, ничего другого не умею… Но они мне так и не рассказали, как он погиб…

— Разве это столь важно? Знать обстоятельства его гибели? Достаточно того, что его боевые друзья не оставили вас наедине с вашим горем. Помогали, чем могли. А это значит, что вашего супруга уважали и погиб он, как герой. Иначе, вам не выказывали бы столько знаков внимания и поддержки. Знаете, Настя, на войне возникает некое единение, привязанность, которая сплачивает людей, раньше вообще не знавших о существовании друг друга. Но в этот круг попадают только достойные, шелуха отметается сразу и бесповоротно. То, что вы рассказали о друзьях вашего мужа, об их отношении к вам говорит о том, что он был из достойных…

— Наверно, так… Его посмертно наградили орденом Мужества. Трудно там было выжить? На войне?

Сербин задумался.

— Однажды, в Афганистане нас послали на выносной сторожевой пост, расположенный на высоте 4 800 метров. Туда повадился ходить снайпер душманов и за неделю убил четверых солдат. Мы должны были вычислить его и уничтожить. Придавленные рюкзаками и снаряжением, последние две-три сотни метров мы преодолевали на карачках. Ветер со снегом забивал глаза до такой степени, что смерзались ресницы, а волосы под шерстяными шапками постепенно превращались в ледяной панцирь. Когда мы добрались до поста, нас можно было брать голыми руками, поскольку сил у нас практически не осталось… Так вот, солдаты служили на том посту больше года! Больше года они не видели ничего, кроме гор, и лишь изредка спускались на заставу. Искупавшись и забрав письма, они карабкались обратно на свой пост… Я до сих пор поражаюсь их мужеству и выдержке, потому что вынести испытание высокогорьем в течение года выше человеческих сил и возможностей… Страх перед смертью вынести легче, чем бесконечную чёрную тоску на сторожевом посту. И один сержант, не выдержав этой тоски, подошёл к краю пропасти и прыгнул вниз… Но его родным написали, что он погиб смертью храбрых. И я считаю это правильным… Он держался, сколько мог, но горы победили его.

Сербин замолчал, и заметил, что Салех слушает его, раскрыв рот…

— Гос-по-ди-и-и! — вдруг завыла по-бабьи Настя, уронив голову на плечо Сербина. — Да за что ж вам это, Егор?! Столько пережить и попасть в руки этих мерзавцев! — она ткнула кулачком в сторону Салеха. Тот отвернулся. — Господи-и-и! Неужели же нет в этом мире справедливости, что ж не покараешь ты этих выблядков?!

Из кабинета выбежала босая Дарья.

— Что случилось?! — глаза её были широко раскрыты от ужаса.

— Ничего, Дарья! Ничего! — спокойно ответил Сербин. — Настеньке нужно выплакаться.

— А я уж подумала… — Дарья размашисто перекрестилась. — С Виталием чего…

Она подошла и села рядом с Настей, обняв её вздрагивающие плечи.

— А ты поплачь, девонька, поплачь! — Дарья ласково водила рукой по спине Насти. — Слёзы горе вымывают…

— Старая, тебе бы лучше уйти к Гено! — сказал Салех. — Не нарывайся!

— Да пошёл ты! — резко ответила Дарья, даже не взглянув в его сторону.

Сербин вдруг отчётливо ощутил такую же близость с обеими женщинами и стариком, какую он испытывал и на войне со своими разведчиками. И понял, что пойдёт на всё, чтобы не допустить их смерти. Обратной дороги для него больше не существовало. Ему предстояло снова стать Седым.

— Не бойся их, Настя! — приговаривала Дарья. — Наш страх только радует этих нелюдей…

— Я посмотрю, как ты будешь молить о пощаде, старая, когда я начну резать тебя на куски! — проскрипел Салех.

— Господи, Егор! Что с ними случилось?! — Дарья всхлипнула и зарыдала в голос, поддерживая Настю. — Они жаждут нашей смерти, как дети жаждут прихода Нового года с новогодней ёлкой! Откуда эта жестокость, эта бессмысленная жажда убивать?! Никаких светлых идеалов, никаких принципов, никакой морали! Ничего святого из того, что было в наше время.

— Они просто сбиваются в толпы и наслаждаются насилием над слабыми, вместо того, чтобы становиться личностями. Насилие для них стало развлечением, — сказал Егор. — Но и в наши дни старики спрашивали, что случилось с молодёжью. Так уж устроен мир.

— Нет, Егор! Не согласна! В наше время не было такой бессмысленной жестокости, как сейчас. Наши старики, хоть и журили молодёжь, но не считали её своими врагами. А эти кто?! Враги! Они стали нашими врагами!

— Старая, тебе надо бы со сцены выступать! — сказал, нехорошо ухмыляясь Салех. — Успех обеспечен! Но вообще, ты что-то не в меру раскаркалась! Не пора бы тебе закрыть свою пасть?!

— Знаешь, мальчик, что я тебе скажу? — Дарья поднялась. — Мне всё равно, где ты умрёшь — здесь, в этом здании, или позже, где-то в очередной вашей драчке, ты ни от кого не услышишь благословенной молитвы о тебе!