Лев

Стеклянистая пленка уже начинала затягивать глаза льва. И мухи уже роились на густеющей крови, которая сочилась из проделанных пулями черных отверстий.

Буллит протянул свою большую руку к волосам Патриции. Она увернулась одним прыжком. Лицо ее выражало ненависть и ужас.

— Не прикасайся ко мне больше никогда! — крикнула она. — Это ты… это ты…

Глаза ее снова устремились на недвижимого Кинга, но она тотчас отвела взгляд. И опять закричала:

— Он тебя любил! Так хорошо играл с тобой совсем недавно, там, в саванне!

Голос Патриции вдруг пресекся. С какой гордостью говорила она в тот день, что Буллит и Кинг похожи на двух львов. И оба тогда принадлежали ей. Теперь она потеряла и того и другого. Мучительные, трудные слезы наполнили глаза Патриции. Но она не умела плакать. Слезы сразу иссякли. Лихорадочные, сверкающие, как от сильного жара, глаза Патриции молили о помощи. Буллит сделал шаг к своей дочери.

Патриция метнулась от него к Кихоро и обняла сломанное, искривленное тело. Старый черный охотник склонил над ней все шрамы своего лица.

Буллит видел это. На его лице отразилось такое унижение, такое отчаяние, что я испугался за его рассудок.

— Пат, — пробормотал он. — Пат, малышка, я тебе обещаю, клянусь: Кихоро найдет тебе еще львенка. Мы возьмем маленького Кинга.

— Да, и я его выращу, и он тоже будет моим другом, и ты его тоже застрелишь, — сказала Патриция.

Она отчетливо, с рассчитанной жестокостью выговаривала каждое слово.

Хриплый стон послышался в этот миг из-под дерева с длинными ветвями. Он вырвался из растерзанной груди Ориунги. Буллит перевернул окровавленное тело. Моран открыл глаза, взглянул на поверженного льва, торжествующе усмехнулся и опять потерял сознание.

Я спросил Буллита:

— Что теперь с ним будет?

— Это уже забота его родичей, — проворчал Буллит. — Здесь или рядом с манийяттой он все равно умрет.

Патриция пристально посмотрела на Ориунгу, распростертого рядом со своим сломанным копьем и разбитым щитом.

— Он-то, по крайней мере, был храбрецом, — сказала девочка.

Внезапно она отстранилась от Кихоро и сделала шаг к Буллиту.

— А твое ружье? — спросила она. — Ты ведь обещал никогда не брать оружия!

— Это оружие Кихоро, — пробормотал Буллит.

Лихорадочные глаза Патриции стали огромными, а губы побелели.

— Значит, — сказала она глубоким, чуть слышным голосом, — значит, ты был уверен, что найдешь здесь Кихоро? Почему?

Буллит опустил голову. Рот его дрожал и кривился, он не мог произнести ни слова.

— Значит, ты все время заставлял его следить за мной? — снова заговорила Патриция.

Лоб Буллита склонился еще ниже.

— Он повиновался тебе тайком от меня, — добавила Патриция.

Она отвернулась от Буллита и Кихоро, как от бесплотных теней, и наклонилась над Кингом. Единственный чистый друг! Единственный, кто во всей своей силе и нежности ни разу ее не обидел, ни разу не обманул.

Но как мог он так сразу на ее глазах вдруг стать глухим и слепым, недвижным и безгласным? Он не имел права упрямиться, оставаться чудовищно равнодушным и безразличным, когда она из-за него невообразимо страдала.

Патриция судорожно вцепилась в гриву Кинга, чтобы встряхнуть его, заставить зарычать или засмеяться. Голова льва не шевельнулась. Зияющая пасть не дрогнула. Только рой крупных мух взлетел и закружился с жужжанием над уже почерневшей раной.

Впервые я увидел на лице Патриции внезапный страх. Страх перед непостижимым, перед тем, чего не может быть. Патриция отпустила гриву и инстинктивно подняла глаза к небу, к солнцу. Большие черные тени с распростертыми крыльями и лысыми головами кружили над деревом Кинга.

Сдавленный, но такой мучительный крик вырвался у Патриции при виде этих теней. Для девочки из заповедника были как никогда понятны эти письмена — зловещие круги стервятников в небе. Когда они собирались вот так, что означало только одно: их ждала добыча, труп животного. Патриция это знала. Она с детства видела столько мертвых животных — буйволов, зебр, антилоп, слонов, что до сих пор ей казалось самым простым, самым естественным, самым разумным законом саванны… Трупы… Падаль… И больше ничего. Но Кинг?

Пусть Ол'Калу. Пусть даже Ориунга.

Но только не Кинг. Нет! Кинг — это было невозможно! Она же его любила, и он ее любил. Они были необходимы друг другу. И вот он лежал перед ней так привычно, в позе покровительственной нежности, словно готовый к игре, — и с каждым мгновением уходил от нее все дальше. И был как бы погружен в себя, в глубину самого себя. Он уходил. Но куда? А стервятники приближались, все время приближались, чтобы растерзать его — всемогущего?!

Самые глубокие чувства — материнство, дружбу, вкус крови, силу, ревность и любовь, — все их Патриция познала через Кинга. И вот теперь огромный лев заставил ее познать смерть.

Девочка искала помутневшими от ужаса глазами хотя бы одного человека, который помог бы ей убежать от страха и невыносимой тайны. Она нашла только иностранца, случайного посетителя. Он, по крайней мере, не успел ее ранить.

— Увезите меня, увезите меня отсюда! — крикнула она мне.