– Полагаю в Атертоне, так как в Эбонхэбэне я никогда ничего интересного не слышал.
– Ваш мэр всерьёз увлечен бионикой и модернизацией собственного тела, – пояснил Бигги.
– Да, он приделал себе длинный механический хвост, да и, похоже, всё остальное меняет, превращаясь в… Как же звучит это слово? – Виги обратился к брату.
– В киборга!
Лев, наконец, понял, в чём дело. Мэр Эбонхэбэна попал в аварию на паропеде, в результате травм ему пришлось ампутировать кисть левой руки. Лучшие механики создали протез специально для городского главы.
– Люди склонны преувеличивать. Сейчас город туманов гиперболизирует назревающий конфликт технократов и «зелёных». Корни его, похоже, уходят в местный университет. Студенты раздувают шумиху, чтобы отлынивать от общественной занятости. А что касается модернизации тела, то не только протезами механическими и бионическими её умудряются проводить. К примеру, господин Магдэ увлечен татуировками. И технология их нанесения не показалась мне заурядной.
По выражению Виги и Бигги Лев понял, что они и в самом деле не в курсе дел своего господина.
Бессердечный оставил их в покое, заметив, что в беседе братья начали чересчур отвлекаться от навигации дирижабля. Пришлось описывать круги по не слишком просторным помещениям двухъярусной кабины. Лишь когда время приблизилось к позднему вечеру, бесцельным шатаниям можно было положить конец. Господин Магдэ удосужился проснуться.
Первым делом он внимательно оглядел простор, открывающийся из панорамных окон. Лев подошел к владельцу дирижабля с нескрываемым предвкушением и нетерпением:
– Что видно? Насколько далека цель?
Магдэ усмехнулся:
– Совсем не видна. Или моего спутника зрение подводит?
– А как на счёт маяков?
– Каких ещё маяков? Уважаемый Лев, уж не кажется ли Вам, что мои навигаторы, направляя дирижабль, следуют от сосны к сосне и от дуба к дубу?
– На самом деле мне кажется, что ни Виги, ни Бигги вообще не имеют понятия, куда держать курс.
Магдэ одобрительно кивнул:
– Именно.
Такой ответ немного обеспокоил Бессердечного, но спутник поспешил пояснить его:
– Нас ведёт Богиня, а не пара механиков. Их задача держать высоту.
– Что-то я не понимаю, каким образом Богиня им-то помогает знать направление.
– А кто мы такие, чтобы понимать? Простые пилигримы. Такие тонкие материи опасны для смертных. Ведёт и ведёт. Достаточно простой веры.
– Веры, да уж. Я читал, что на Штормовых островах раньше большую активность имели проповедники, паломники, церковные служащие, но вот с рассветом паровых технологий они исчезли.
Магдэ посмотрел на Льва с неким непонятным укором:
– Так или иначе, в этом мире всё происходит не просто так. По крайней мере сейчас.
– Что это значит?
– Скажем так, я давно изучаю все это. Мифы, легенды, предания о Богине. Их немыслимое количество. Некоторые тома и старинные фолианты содержат порой такие безумные трактаты. Трудно поверить, что человеческий мозг способен извратиться и написать что-то подобное. Например, о мириадах миров, бесконечных пространствах, хищных планетах и все возможных формах жизни, разумных, и порой превосходящих род людской.
– Глядя на далекие звёзды, можно и не такие теории построить.
– Ох, молодой человек, Вы не читали того, что пришлось мне, иначе не смогли бы так просто говорить об этом.
– Пришлось? – это слово вызвало у Льва особую озадаченность и показалось, что сам Магдэ невольно выделил его, будто случайно проговорился.
– Пришлось… – собеседник помедлил, – из интереса, которому был не в силах сопротивляться. Самое интересное, что какие бы трактаты, более-менее сносные, я имею в виду, я не читал, они сходились в некоторых аспектах. Авторы, как я убеждён, оправдывались в собственном безумии. Неоднократно в разных собраниях старинных письмен, я встречал фразы, сходящиеся к одному: человеку дано постичь Вселенские тайны только с условием двух дальнейших исходов, либо смерть, либо безумие.
– И это не отпугнуло Вас?
– Отчего же? Особенно, если есть выбор. Смерть – не лучшая участь, а вот безумия я и подавно не боюсь.
– Многие не согласятся.
– Я не многие. Все отчасти безумны, а кто не согласен, тот самый безумный. Выходит, что и рисковать не чем в стремлении к познанию.
Лев бы не стал спорить, отвергая некоторые вещи, с которыми и сам соглашался. Только вот, большинство учёных мужей, говоря о себе, как о безумцах, как казалось Бессердечному, лукавили. Лукавил и он. Мог назвать себя дураком, потому что только дурак будет утверждать обратное, и безумцем, по аналогии, но не верить в это до мозга костей, в глубине души надеясь, что всё вовсе не так и это вопрос простой риторики, фигура речи, и никоим образом не являет собой абсолютную истину. Но вот изречения господина Магдэ могли наталкивать на мысли, что в собственном безумии тот убежден и считает его даже логичным. Это проливало некий луч света на странные эксперименты, которым главный пилигрим сам себя подвергал.
Теперь безумие мерещилось Льву всеобъемлющим оправданием.
«Почему?»
«Ответ прост: я безумен!» – такой диалог выстроился в сознании абсолютно невольно.