Лев мисс Мэри

Итак, я думал обо всем этом и о Хью Кейси[78], уже покончившем с собой, и о Кирби Хигби, ныне евангелисте, и о веселых ночах, которые мы проводили в Гаване, и стрельбе по голубям с Оджи Галаном, Куртом Дэвисом, Ларри Френчем и Билли Херманом. Все они стреляли прекрасно, за исключением Хигби, поскольку тот признавал исключительно ночную жизнь. Обожал затевать ссоры в казино и ночных клубах. Но едва ссора достигала пика, кричал: «Подойди, Эрни, и врежь ему». Вот я и подходил, чтобы занять в отведенной дракам части жизни Хигби, положение, аналогичное тому, что занимал Хью Кейси, играя за «Доджерс».

Это были последние беззаботные месяцы на многие последующие годы. Мне, как писателю и просто человеку, не верилось, что после Испанской войны и событий в Китае мир вновь охватит разрушительная война. Правда, мне повезло, и я по крайней мере успел написать одну книгу. Теперь же я перестал думать об этом и о Гаване, хотя никогда не чувствуешь себя одиноким, вспоминая Гавану, и мыслями переключился на гражданскую войну в Испании. Эти воспоминания также прогоняют одиночество, что правда, то правда, и хотя обычно мы стараемся не думать о войне после ее окончания, иной раз невозможно не думать о ней и не вспоминать.

Утром Мвенди принес чай, я поблагодарил его, выпил чай, выйдя из палатки, у потухшего костра, думая и вспоминая, пока пил, потом оделся и пошел к Кейти. Держались мы официально и дружески, и он сказал, что хотел бы пойти со мной на ночную охоту с копьями. Меня его слова очень тронули, и я знал, что в этом он гораздо лучше меня. Поэтому спросил, все ли в порядке в лагере, и он ответил, что да, порядок в лагере идеальный, но несколько молодых людей вернулись поздно, после того как праздновали победу над леопардом.

Я вернулся в палатку-столовую, чтобы позавтракать. Там меня ждали доставленные авиапочтой из Лондона газеты, несколько номеров «Таймс» и один — «Дейли телеграф», которые я не читал, вот я и отодвинул мысли в сторону и предался удовольствию чтения о нашем мире, начав с «Придворного циркуляра»[79] и закончив регулярной колонкой, которую «Телеграф» посвящала деяниям сенатора Маккарти. Я много чего наслушался от европейцев о сенаторе и двух его ближайших помощниках и, не будучи антисемитом, никогда не высказывал своего мнения о двух его помощниках, за исключением разве что дюжины раз, когда пытался объяснить как это все работает на примере умного и богатого. Среди последней доставленной в лагерь партии книг были две и про сенатора, вот мы с Пи-эн-джи и пытались понять, какую же он из себя представляет проблему. Батя отказался читать эти книги, а саму проблему отмел с порога, сказав: «В жизни достаточно всякой мерзости и без необходимости читать об этом сенаторе, как бы там его ни звали».

Но нас с Пи-эн-джи продолжали интересовать и сам сенатор, и особенно два его помощника, и их шалости, поэтому в то утро я читал «Дейли телеграф» с явным удовольствием. Это вообще прекрасная газета, и в свое время я постоянно читал в ней все материалы о скачках. Но в Лойтокитоке в материалах о скачках оставалась исключительно информационная сторона. Во-первых, букмекеров здесь не было, во-вторых, сами скачки проходили неделей, а то и месяцем раньше. Из того, что я узнал вчера от мистера Сингха, выходило, что сделать ставку возможность все-таки оставалась. Но линии связи были очень уж ненадежными.

Той ночью я лежал и слушал голоса ночи и пытался их все понять. Кейти сказал очень правильные слова: никто не знал ночь. Но я собирался узнать ее, насколько возможно, в одиночку и на своих двоих. Я не хотел делить ночь с кем бы то ни было. Делить — это про деньги, но женщину ни с кем не делят, вот и я не хотел делить ночь. Я не мог заснуть и не принимал снотворное, потому что хотел слушать ночь и еще не решил, идти ли на охоту с восходом луны. У меня не было достаточного опыта в обращении с копьем, чтобы охотиться в одиночку и не попасть в беду, и я знал, что мой долг (не говоря уж об удовольствии) быть в лагере, когда вернется мисс Мэри... и я подумал, что добрая половина моей жизни приходится на ночь, и, наверное, ее следует признавать лучшей, потому что проведена она с женщинами, которые никак не могли получить оргазм или получали его очень легко, гасили сигареты в пепельнице и начинали свои предложения словом «дорогой».

Слово это мужчина не может слышать бессчетное число раз, а у погашенных в пепельницу окурков такой отвратительный запах, вот я и подумал, что мысли эти не вдохновляют, не радуют, не дают пищи уму и сердцу, и прислушивался к ночи, обыкновенной ночи, обещающей и манящей, как шлюха, но только не для меня, потому что я слишком долго не спал и, слушая ночь, я незаметно заснул.