Лев на лужайке

— Потому что потому! — защищался, смеясь, Никита Ваганов. — Кто делает детей, тот их и называет. А есть люди с плохой памятью — их я не уважаю!

— У кого плохая память, у кого?

— У вас, Габриэль Матвеевич! Как вы могли забыть о своем родном брате Косте, который распрекрасно живет в городе Баку?

— Ва-вай! Неужели вы, Никита, вспомнили о моем хорошем брате? А Валя? А Валя?

— Валя как Валя! Моя первая школьная любовь… Надо же что-то оставить и на долю Никиты Ваганова. Руки у вас очень загребущие, Габриэль Матвеевич. — Никита Ваганов решительно поднялся. — Что прикажете делать? Возвращаться на холостяцкую квартиру?

Ровно через пять минут на «Волге» главного инженеpa комбината «Сибирсклес» они катили в двадцать шестую среднюю школу, где преподавала аамужняя дочь Габриэля Матвеевича Астангова Вероника, прозванная дома по-детски игриво Никой. Ника преподавала историю, нагружена она была здорово, по двадцать шесть часов в неделю, но отца и мужа встретила во время большой перемены — так они ловко подкатили к прекрасному зданию школы, стоящей одиноко на пустыре с чахлыми саженцами берез и тополей. Она до смертыньки испугалась:

— Папа, папа, что с мамой? Что с мамой?

Габриэль Матвеевич ответил:

— Мама в порядке, а вот что с тобой, дочь моя? Никита абсолютно ни в чем не виноват, абсолютно ни в чем не виноват. И почему ты от меня и от матери утаила?

Ника пошла вдоль пустыря, они — за Никой. Примерно в двухстах метрах от школьного здания она остановилась. Ника медленно проговорила:

— Рожать не буду! С Никитой больше жить не буду!

— Будешь, голубушка! — сказал восточный человек Габриэль Матвеевич Астангов. — Будешь жить с Никитой до самой смерти, как он того желает, и внука мне родишь, как он того желает…

— И не рожу, и не буду жить!

Диво как хороша была под лучами зимнего солнца жена Никиты Ваганова! Из иллюстраций к «Тысяче и одной ночи», с гравюр восточных мастеров миниатюры, бог знает еще откуда, но красива была, чертовка, поразительно.

— Ты мне родишь красавца внука!

— Не рожу! Сделаю аборт.

— Прокляну и отлучу! — глядя в землю и очень тихо сказал Габриэль Матвеевич. — Имя твое мы с матерью произносить не будем, лицо твое постараемся забыть…

Забавная картиночка! Стояла возле школы всем известная «Волга» главного инженера комбината «Сибирсклес», сам начальник комбината рядом с высокой женщиной и высоким мужчиной в очках рыл носком лакированной туфли снег и упорно повторял:

— Забудем, выкинем из сердца, отлучим, проклянем!

Никита Ваганов сдержанно помалкивал, точно все происходящее его совершенно не касалось, точно не его два чемодана и другие вещи валялись в прихожей. Он дал обет молчать, он понимал, что любое его слово вызовет вулканическое извержение, вселенский потоп и так далее.

— Папа, ты не знаешь, какое это чудовище — мой муж! Ах, если бы ты знал хоть пятую часть, ах, если бы это знал! — стараясь не кричать на виду у родной школы, отбивалась от отца Ника Ваганова. — Ты не все знаешь о партийном собрании, об этой Нелли Озеровой, о Егоре Тимошине. Ты ничего не знаешь, папа, ты ничего не знаешь, не знаешь, не знаешь!

Чего, чего, а вопить — даже негромко! — она умела, эта восточная женщина, даже более восточная, чем отец и мать, уродившись, как говорила теща Софья Ибрагимовна, в тетку Зульфию.

— Я не хочу жить с Никитой и не буду. И не хочу рожать, и не буду рожать тебе внука, папа, от этого подлеца и развратника! Папа, твои усилия тщетны, тщетны, тщетны!

Габриэль Матвеевич сказал:

— Вещи Никиты возвращаются на место, все становится на свои места. Если этого не произойдет, твой отец умрет лютой смертью. Лучше умереть, чем такой позор!

Ника Ваганова сникла, сломалась. В доме Габриэля Матвеевича Астангова верили честному слову, клятва чьей-нибудь жизнью была равна абсолютной истине, обещание умереть здесь могло быть выполненным — восточный все-таки дом. И воспротивься дочь — отец мог бы умереть: пустить пулю в лоб, сунуть голову в петлю, наконец, угаснуть от самовнушения — такой дом. Обещание умереть «лютой смертью» на Нику Ваганову подействовало так, как на костер — цистерна воды. Бессильно повисли руки, глаза потухли, уголки губ горестно опустились — нужно запомнить эту фигуру, именно такой вскоре и навсегда станет Ника Ваганова — замечательная жена и большой друг Никиты Ваганова, примирившаяся с Нелли Озеровой, с его карьерой и его преферансом, с его родителями, этими детьми, требующими материнского ухода. Бессильно повисшие руки, потухшие глаза, горестно опущенные уголки губ — вот в будущем Ника Ваганова, Вера Ваганова, Вероника Габриэльевна Ваганова. Она сказала:

— Хорошо, папа. Пусть будет по-твоему. Ты умнее и старше.

* * *

… Много лет спустя Никита Ваганов напишет публицистическую статью «Третий ребенок», в которой остро поставит вопрос о росте населения русской части страны, о редком третьем ребенке, и настрой этой громкой статьи он возьмет из воспоминаний о том, как отнеслись к аборту родители Ники, — это будут громовые раскаты, которые найдут отклик у миллионов читателей «Зари»…

* * *

— Хорошо, папа, я поступлю как ты велишь!

IV