Лев Толстой: Бегство из рая

«Лева (брат. – П.Б.) был очень огорчен всей этой историей (спорами между отцом и матерью. – П.Б.) и говорил, чтобы отдать всё к черту и que cela finisse[16]. Но я, представляя себе, что это случилось, всё-таки думаю, что никакой разницы бы не было. Лева продолжал бы университет на стипендию, Сережа продолжал бы служить, Илья пошел бы в управляющие, Маша вышла бы замуж за Пошу (Бирюкова. – П.Б.), детей бы распихали по заведениям, я ушла бы в гувернантки, мама́ бы завела какой-нибудь пансион, папа́ бы верно жил с Машей и Пошей».

Итак, жизнь без собственности, по мнению Тани, была возможна. Но что от этого изменилось бы? «Все бы мы остались с теми же идеалами и стремлениями, только, пожалуй, в некоторых родилось бы озлобление за то, что их поставили в это положение».

«Озлобление» уже и родилось. Женившись первым, Илья потребовал доли семейного имущества. В семье Толстого произошло то, что происходило в крестьянских семьях с преобладающей мужской половиной. Взрослые сыновья, обзаводясь семьями, не желали жить семейной общиной под руководством отца. Тем более жить так, как обожаемый Толстым крестьянин Сютаев, с общими платками и сундуками. Новый семейный проект Толстого оказался обречен не из-за его якобы жадной супруги, а из-за естественного желания сыновей жить самостоятельными домами.

Вольно или невольно, но именно Илья стал главной причиной семейного имущественного раздела. С.А. этот раздел ничего не давал, он только отнимал у нее власть над всей собственностью семьи.

Именно после женитьбы Ильи в доме Толстых начинаются постоянные разговоры о разделе собственности. Начинает их Илья, но и остальные не остаются в стороне. Кроме отца и Маши.

Илья живет с молодой женой в Гриневке, которая не принадлежит отцу, она записана на мать. Таким образом, крайней оказывается мать, которая сделала своего сына простым управляющим.

Запись из дневника С.А.:

«Илья вдруг говорит: „А я вам кобыл для кумыса не дам“. Я вспыхнула и говорю: „Я тебя и не спрошу, а прикажу управляющему“. Он тоже вспыхнул и говорит: „Управляющий – я“. – „А хозяйка – я“. Была ли я уставши или уж очень он меня намучил разговором о деньгах и именьи, только я страшно рассердилась, говорю: „До чего дошел, отцу на кумыс кобыл пожалел, зачем ты ездишь, убирайся к черту, ты меня измучил!..“»

Толстой любил Илью. Но его отношения с сыновьями – это вообще большая психологическая загадка.

«Деликатность отца в отношении с нами доходила до застенчивости, – вспоминал Илья Львович. – Были вопросы, которые он не решался затрагивать, боясь этим сделать больно.

Я не забуду того, как один раз в Москве он сидел и писал в моей комнате за моим столом, а я невзначай забежал туда для того, чтобы переодеться.

Моя кровать стояла за ширмами, и оттуда я не мог видеть отца.

Услыхав мои шаги, он, не оборачиваясь, спросил:

– Илья, это ты?

– Я.

– Ты один? Затвори дверь. Теперь нас никто не услышит, и мы не видим друг друга, так что нам будет не стыдно. Скажи мне, ты когда-нибудь имел дело с женщиной?

Когда я ему сказал, что нет, я вдруг услыхал, как он начал всхлипывать и рыдать, как маленький ребенок.

Я тоже разревелся, и мы оба долго плакали хорошими слезами, разделенные ширмами, и нам не было стыдно и было так хорошо, что я эту минуту считаю одной из самых счастливых во всей моей жизни».

Илья тоже любил отца. Из всех сыновей Толстого он более всех походил на него внешне, а в старости, живя в Америке, стал поразительно на него похож, что позволило Голливуду втянуть Илью в авантюру весьма неудачного фильма о Толстом, где сын сыграл своего отца. Но в молодости, став главой собственной семьи, он начал вынуждать мать (мать, а не отца!) отдать ему Гриневку, что нельзя было сделать, не ущемив имущественных прав остальных детей. Записи в дневнике С.А. ясно свидетельствуют о том, что акт об отказе от собственности, подписанный Л.Н. в 1892 году, был результатом не столько его и ее воли, сколько вынужденной ситуации, в которой семья оказалась после женитьбы Ильи.