Лев Толстой против всех

Идея романа о Петре I на время преобразуется у Толстого в идею романа, который должен называться «Сто лет». Он хотел описать столетнюю историю России от Петра I до Александра I на протяжении ста лет — то, что происходит в крестьянской избе, и то, что происходит во дворце. И параллельно он продолжал обдумывать роман о декабристах в Сибири, что вместе с уже написанными «Войной и миром» и «Анной Карениной» складывалось в картину монументальной тетралогии, которая бы описывала всю историю России от петровского времени и до того момента, когда Толстой жил. Все царствования, два столетия русской истории. Тем не менее замысел «Ста лет» переживает кризис, потому что одно дело — писать национальную историю, а другое дело — писать историю гангстерской шайки. К 1880-м годам Толстой приходит к выводу, что любое правительство и любой правящий класс есть просто банда, а народ, люди, реально создающие эти ценности, живут вне истории, там реальной истории не происходит, там нечего рассказывать вот в таком сложном нарративе. И эта связь между дворцом и крестьянской избой рассыпается, не держится.

И Толстой постепенно на долгое время отходит от исторических замыслов. Последний его замысел такого рода — это замысел романа об Александре I «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» (он возникает раньше, но Толстой к нему возвращается в 1905 году). Это легенда про то, как Александр I не умер в 1825 году, а бежал из дворца, стал жить в Сибири на заимке в качестве старца Федора Кузьмича. И Толстой, как вспоминал великий князь Николай Михайлович, говорил, что его интересует душа Александра I — «оригинальная, сложная и двуличная, и если он действительно кончил свою жизнь отшельником, то искупление, вероятно, было полное». Что здесь интересно: это исторический роман, но сутью этого романа является выход человека из истории. Александр I отказывается, по Толстому, по замыслу романа, от собственной историчности. Он уходит жить в пространство, где истории нет. Его жизнь старцем, где есть общение с Богом, и есть искупление за его грехи как императора. Потом, прочитав книгу Николая Михайловича об Александре I, Толстой убедился, что это легенда, что этого не было. И первоначально он говорил, что «пускай исторически доказана невозможность соединения личности Александра и Кузьмича, легенда остается во всей своей красоте и истинности. Я начал было писать на эту тему… но едва ли удосужусь продолжать — некогда, надо укладываться к предстоящему переходу [к смерти]. А очень жалею. Прелестный образ». Ну, отчасти было некогда, но отчасти, видимо, все-таки ему трудно было заставить себя писать историческое произведение, когда он перестал верить в истинность того, что он описывает. Просто написать о легенде было трудно. А идея выхода из истории, преодоления историчности, ухода в пространство, где истории нет, продолжала его волновать до последнего дня жизни.