Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Адлер не остался в долгу. В ответном письме Троцкому «по поводу отлучения» он выразил протест против того, что после Октябрьского переворота его «именем в России назывались казармы, дети, полки». «Ваши друзья решили воспользоваться мной для своей рекламы, – писал Адлер, – а Зиновьев просто приложил ко мне большевистский штемпель… Вы прислали в Австрию деньги для переворота. К сожалению, Вы не смогли прислать с деньгами еще немного политического разума… никогда не имел вкуса к титулам и орденам. И я бы сам по себе ни слова не потратил бы на это дело. Но так как вы, по-видимому, даже в это тяжелое время имеете досуг для подобного рода церемоний, я позволю себе на момент остановить ваше внимание, чтобы именно на этом примере напомнить вам, как мало мы знаем друг друга» [698].

Во II конгрессе Коминтерна Троцкий, занятый военными делами, участвовал только в части заседаний. Это было время Польской кампании, переговоров о перемирии со странами, «натравившими на нас Польшу и питавшими ее наступление» [699]. И до второй декады июля Троцкий в Москву прибыть не мог. Но именно Троцкому поручили написать обширный манифест конгресса [700]

, подписанный затем делегатами 32 партий и групп, вошедших к этому времени в Коминтерн. От имени российской делегации подписи поставили Ленин, Зиновьев, Бухарин и Троцкий. В документе давалась коммунистическая интерпретация международных отношений, сложившихся после мировой войны, в частности после подписания Версальского мирного договора, и делался вывод, что в мире осталось только две великих державы: Великобритания и США. Троцкий подчеркивал, однако, что, несмотря на то могущество, которого достигла Британия, особенно на морях, Соединенные Штаты все более выдвигаются вперед. «Под флагом Лиги Наций, – писал Троцкий, – Соединенные Штаты сделали попытку свой опыт объединения больших и разноплеменных масс населения» — жителей США — «распространить на другую сторону океана, прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона». При всей политической предвзятости этих суждений в них было определенное зерно истины. Троцкий одним из первых указал на то, что в послевоенном мире США начинают занимать доминирующую позицию.

В документе рассматривались также проблемы экономического и политического развития капиталистических стран, в частности Германии. По ее адресу звучали особенно резкие, оскорбительные эпитеты, которые, по всей видимости, представлялись тогда опытным аналитикам лишь фразеологией, но на поверку оказались весьма близкими к истине, может быть, в какой-то степени даже пророческими: «Запоздалый германский парламентаризм, выкидыш буржуазной революции, которая сама есть выкидыш истории, страдает в младенчестве всеми болезнями собачьей старости. «Самый демократический в мире» рейхстаг республики Эберта [701] бессилен не только перед маршальским жезлом Фоша

[702], но и перед биржевыми махинациями своих Стиннесов [703]

, как и перед военными заговорами своей офицерской клики. Германская парламентская демократия есть пустое место между двумя диктатурами».

Это предсказание, однако, пока повисало в воздухе. Оно сменялось проклятиями по адресу германской социал-демократии, которая совершила «подлейшее предательство», не пойдя на союз с Советской Россией. «Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказалась бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых!» К этому, впрочем, следовало добавить, что и Советская Россия в период, предшествующий германской революции, не пошла на союз с немецкими левыми социал-демократами, а вместо этого заключила сепаратное мирное соглашение — Брестский мир — с германским «империализмом» и так помогла последнему разгромить спартаковское движение. Так что если кто кого и должен был обвинять в «подлейшем предательстве», то немецкие левые большевиков, а не наоборот.

В завершение документа Троцкий прибегал к своей излюбленной аргументации, провозглашая, что «гражданская война во всем мире поставлена в порядок дня. Знаменем ее является Советская власть». Коммунистический интернационал рассматривался как международная партия, а не как объединение партий. Отдельные национальные партии представали, в соответствии с уставом Коминтерна, только как секции, обязанные отвергнуть все «фетиши» буржуазной власти: легальность, демократию, национальную оборону и пр. Подготовленный Троцким и принятый конгрессом манифест был, таким образом, документом, во всеуслышание провозглашавшим распространение на весь мир большевистской диктатуры — под видом пролетарских революций и национально-освободительных движений. Это был документ революционной экспансии, отнюдь не исключавший военную агрессию, совершенно несовместимый с многочисленными заявлениями советского правительства о намерении прекратить враждебные действия, направленные против капиталистических стран, и перейти к установлению с ними дипломатических и экономических отношений.