Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Седова оставила на своих постах «ранее подобранную команду» специалистов, всячески защищала их от притеснений, обысков и арестов, стремилась облегчить их материальное положение. В марте 1920 г. она даже написала личное письмо Ленину с просьбой выдавать работникам отдела «вполне удовлетворительный паек». Благодаря усилиям Седовой была спасена жизнь выдающегося реставратора Александра Ивановича Анисимова, который работал в отделе, но в 1919 г. был арестован и содержался в Кронштадтской тюрьме, где расстрелы без суда входили в обычай. Седова, используя свое влияние, добилась освобождения этого незаурядного человека. Под руководством Седовой в начале декабря 1918 г. было разработано и 7 декабря подписано наркомом Луначарским постановление «Об образовании государственных подотделов по делам музеев и охране памятников искусства и старины» в губерниях, что позволило начать создание системы охраны памятников на местах. В результате до конца 1920 г. на учет было взято свыше 500 старинных дворцов и усадеб, из бывших дворянских усадеб вывезено в музеи более 100 тысяч произведений искусства, сотни библиотек и фамильных архивов. В числе спасенных благодаря деятельности отдела памятников были усадьба Галаховой в Орловской губернии, где был затем организован музей И.С. Тургенева, усадьба Марьино, принадлежавшая князьям Барятинским в Курской губернии. Находившаяся в катастрофическом положении кремлевская Оружейная палата после передачи ее в ведение отдела осенью 1918 г. начала постепенно оживать.

Можно полагать, что в значительной мере благодаря усилиям Седовой и не в последнюю очередь покровительству ее супруга значительная часть кремлевских сокровищ была спасена от разграбления и уничтожения и сохранена для потомства. Все началось с того, что в декабре 1918 г. появилось сообщение Отдела о том, что, «мечтая об акрополизации Кремля», то есть о превращении его в «городок музеев», подобно афинскому Акрополю, Отдел «готов бить челом перед Советом [народных] комиссаров о том, чтобы весь Кремль с его дворцами» был «передан музейным деятелям». Ленин согласился сделать в Большом Кремлевском дворце музей и запретил раздавать помещения дворца под жилые квартиры. К музейному комплексу были также присоединены Апартаменты великих князей, Оружейная палата и другие здания. В январе 1919 г. Седова обратилась к Ленину с весьма энергичным, если не сказать требовательным письмом: «Сегодня мы открыли Кремлевский Дворец, но самая интересная его часть – Оружейная палата – закрыта. Почему?.. Впрочем, для нашей Советской России это скорее «красочный факт»… несмотря на все комиссии, на все постановления… в «Апарт[аментах]» живут «дорогие товарищи», которые не хотят его покинуть… Еще забыла упомянуть о картинной Кремлевской галерее… Галерея также примыкает к Оруж[ейной] палате».

Ленин пошел навстречу требованиям Седовой. Прилегающие помещения были присоединены к Большому Кремлевскому дворцу для создания единого музейного комплекса. Прошло, однако, несколько лет, и в апреле 1925 г. здание Апартаментов было очищено от музейных экспонатов и вновь превращено в квартиры, которые и ныне являются правительственной резиденцией для приема высоких гостей. Весь же Кремль в 1925 г. по указанию Сталина был превращен в строжайшим образом закрытый для посторонних комплекс.

Работу отдела музеев Луначарский назвал «положительным чудом». Но главным приводным ремнем в деятельности огромной машины сохранения культурного наследия была Седова-Троцкая [1129] . Почти через два десятилетия, летом 1937 г., в далекой Мексике, Седова в письме мужу вспоминала со многими подробностями и явной ностальгией свою работу в Наркомпросе. Видно было, что она относилась к этому делу весьма серьезно, отнюдь не считая свою должность чем-то вроде синекуры, и даже упрекала супруга за недостаточное внимание к ее деятельности: «Я говорила тебе не раз, что для меня работа в м[узейном] о[тделе] была большим серьезным трудом, совсем для меня непривычным, совсем новым… У меня всегда было чувство, что я не все еще, не все то делаю, что должна была бы, что у меня есть пробелы, но, чтоб их заполнить, надо совсем оторваться от «дома», посвящать работе и вечера. Поездить по провинции, хотя бы выдающейся в отношении моей работы. Мне иногда хоть и ставили это на вид, особенно провинциалы, ты не давал себе отчета в моих трудностях, в моей неподготовленности и в моей ответственности… Моя работа походила на подготовку к экзамену, затянувшемуся на годы. Я помню, когда я хотела тебе рассказать что-нибудь из области моей работы, связанное и с отношениями людскими, о каком-нибудь успехе или неудаче, ища твоего сочувствия, или одобрения, или совета – ты уклонялся, иногда мягче, большей частью резко. Я помню, как ты один раз прочел составленную мной копию письма в ЦК по поводу специалистов и сказал мне: «очень хорошо написала». Для меня это было величайшей радостью» [1130] .