Сталин значительно лучше Троцкого знал настроения и чувства низших партийных слоев. Он не строил иллюзий и не сковывал себя догмами, доктринами и предрассудками, а заботился прежде всего об укреплении своей личной власти. Он был способен на любые тактические повороты, независимо от уровня их политической и житейской беспринципности, и проявлял в этом недюжинную хитрость. Он умело играл на элементарных чувствах, на непосредственных жизненных устремлениях до предела уставшего, изголодавшего и обнищавшего населения, которому давно надоели слова о мировой революции и о необходимости во имя завтрашнего дня туже подтянуть пояса. Революция в России захлебнулась в том смысле, что незначительное число революционеров, осуществивших Октябрьский переворот, составляли теперь абсолютное меньшинство нового правящего класса, как бы его ни называли — элитой, номенклатурой, партийной бюрократией, — и этот новый класс уже не стремился к развязыванию международной революции, а хотел стабильности, внутреннего покоя и житейского благополучия. Эти настроения уловил Сталин и на время сделал их своими.
В то же время сталинская теория косвенно отражала те сдвиги, которые происходили на международной арене. Провозглашенная большевиками, прежде всего Троцким, международная пролетарская революция не начиналась. Революционные выступления, которые с торжественными восклицаниями и шумными митингами каждый раз выдавались за начало революции, прежде всего в Германии, подавлялись относительно легко и быстро. Карлу Радеку, стороннику Троцкого и перманентной революции, принадлежал анекдот: один еврей получил в Москве пожизненную работу — он должен был подниматься каждое утро на башню Московского Кремля, чтобы немедленно сообщить о зареве пролетарской революции.
Говоря простыми словами, Сталин считал, что капиталистические страны со всеми их противоречиями могут существовать вечно и единственный способ нарушить этот длительный «кризис» — ввести в бой главный, бесспорный и единственный ресурс Советского Союза — Красную армию. А она все еще находилась под командованием Троцкого. Понятно, что такое положение сохраняться больше не могло.
4. Назначение и устранение Фрунзе
10 декабря 1924 г. Сталин устроил преемнику Троцкого на посту наркомвоенмора Фрунзе последний экзамен на лояльность. При обмене записками по вопросу о том, почему на политзанятиях в воинских частях проводится беседа под названием «Троцкий как вождь Красной армии»[276]
, Фрунзе выразил возмущение. На состоявшемся вскоре после этого пленуме ЦК и ЦКК, заседавшем с 17 по 20 января 1925 г., Троцкий был снят и заменен Фрунзе. Для Троцкого неожиданностью это не было. Из-за нервного стресса, который обычно сопровождался у Троцкого недомоганием с повышением температуры, Лев Давидович в пленуме не участвовал, но обратился в ЦК с письмом, кратко суммировавшим его неопубликованную статью «Наши разногласия»: «Я считал и считаю, что мог бы привести в дискуссии достаточно веские принципиальные и фактические возражения против выдвинутого обвинения меня в том, будто я преследую цели «ревизии ленинизма» и «умаления» роли Ленина. Я отказался, однако, от объяснения на данной почве не только по болезни, но и потому, что в условиях нынешней дискуссии всякое мое выступление на эти темы, независимо от содержания, характера и тона, послужило бы только толчком к углублению полемики, к превращению ее в двухстороннюю из односторонней, к приданию ей еще более острого характера. И сейчас, оценивая весь ход дискуссии, я, несмотря на то что в течение ее против меня было выдвинуто множество неверных и прямо чудовищных обвинений, думаю, что мое молчание было правильно с точки зрения общих интересов партии».Решительно отвергая само понятие «троцкизм», Троцкий, демонстрируя свою лояльность и дисциплинированность, просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета и заявлял о готовности выполнять любую работу под любым партийным контролем[277]
. Назвать этот текст иначе, как полной капитуляцией перед Сталиным, поистине трудно.Январский пленум ЦК справедливо оценил письмо Троцкого как проявление слабости, но не принял капитуляцию Троцкого, а поставил своей целью добить раненого противника. Пленум утвердил резолюцию, в которой были суммированы выдвигаемые против Троцкого в последние два месяца обвинения. Хотя «литературная дискуссия» объявлялась завершенной, к партактиву предъявлялось требование развивать работу по разъяснению «антибольшевистского характера троцкизма», проводя ее не только в партийных организациях, но и среди беспартийных[278]
.