Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

Отчасти под влиянием Наташи, отчасти в силу собственной любознательности, в какой-то мере идя наперекор Ленину, в Лондоне, а затем в Париже демонстрировавшему холодное презрение к «буржуазному искусству», Троцкий постепенно приобщался к художественным ценностям, хотя, по собственному признанию, дальше дилетантизма не пошёл[248]. Всё же совместные с Натальей регулярные посещения Лувра и других музеев, а также выставок, знакомство с современной живописью, скульптурой, архитектурой обогатили его интеллектуальный запас, по крайней мере внешне, и он позже любил нарочито его демонстрировать, в частности в статьях, публиковавшихся в русской либеральной прессе после революции 1905–1907 гг.

2. На II съезде российских социал-демократов

Приближался тем временем второй, а по существу дела первый подлинный съезд российских социал-демократов, расколотых на множество крохотных, почти не связанных друг с другом групп и течений. В апреле 1903 г. лидировавшая группа российских социал-демократических эмигрантов собралась в Женеве. Здесь без особых дискуссий и споров был согласован проект программы партии, здесь обсуждались, пока ещё сравнительно спокойно, основные положения её устава. Крупская комментировала: «Приехал Троцкий. Пустили и его в оборот. Поселили у него «для обработки» вновь приехавшего питерского делегата Шотмана»[249]. 23-летний Александр Васильевич Шотман участвовал в социал-демократических кружках с 1899 г., но, по-видимому, Ленин не вполне был уверен в его позиции на предстоявшем съезде и в качестве наиболее эффективного орудия убеждения использовал аргументацию Троцкого. Луначарский же высказывал мнение, что о Троцком впервые заговорили, «когда он явился на съезд партии… По-видимому, заграничную публику Троцкий поразил своим красноречием, значительным для молодого человека образованием и апломбом…

[250] В Троцком того времени было много мальчишеского задора. В сущности, очень серьёзно к нему не относились по его молодости, но все решительно признавали за ним выдающийся ораторский талант и, конечно, чувствовали, что это не цыплёнок, а орлёнок»

[251].

Нельзя сказать, что Лев к этому времени оставался таким же непреклонным сторонником Ленина, каким он был в первые месяцы эмиграции. Возникали сомнения по поводу некоторых организационных планов Ленина, в частности насчёт подчинённого положения партии по отношению к редакции партийного печатного органа. Троцкий вполне резонно полагал, что редакция, как и все партийные органы и организации, должна подчиняться Центральному комитету. Ленина же принципиальные вопросы волновали мало. Несравненно больше его беспокоила проблема фактического лидерства, которое в это время лучше обеспечивалось редакцией «Искры». «Мы — устойчивый центр, мы идейно сильнее, и мы будем руководить отсюда», — говорил он Троцкому[252]

. Лев, однако, отмалчивался, не подозревая, что из-за такой «мелочи» вскоре может возникнуть глубочайший партийный раскол.

Крупская вспоминала, что делегаты съезда собирались в кафе «Ландольд», где происходили обсуждения программных и политических вопросов. Однажды в этом кафе произошла бурная дискуссия между Плехановым и Троцким. Плеханов взял под защиту редакцию полтавской газеты «Южный рабочий», которую перед этим подверг критике Троцкий. Именно на этом вопросе внешне сосредоточилась дискуссия. Но по существу дела, речь шла о федеративном или централизованном построении партии. Обычно Плеханов защищал строгую централизацию. Но он не мог пережить, что практически те же аргументы, что и он сам, повторяет теперь молодой человек, ездивший, впрочем, ранее в Полтаву для ознакомления с работой редакции на месте. Поэтому Плеханов резко выступил против Троцкого, что удивило участников диспута, ибо им были известны «централистские» взгляды самого Плеханова. «Делегатам, которые в своём большинстве сталкивались в России с «Южным рабочим», показалась более правильной позиция Троцкого. Плеханов был вне себя»[253].