Лев в долине

– Вы сильно меня недооцениваете, дорогая мисс Маршалл, если думаете, что я не способна делать несколько дел сразу. Да, я мечтаю разгадать тайну малой пирамиды, но это не значит, что одновременно я не смогу разгадывать другую загадку. У меня есть план...

– Расскажите!

Второй раз за утро мои собеседники проявляли неподобающую пытливость.

– Лучше вам поменьше знать – так безопаснее, – вывернулась я. – Главное, доверяйте мне.

– Но, миссис Эмерсон...

– Зовите меня лучше Амелией. Зачем нам глупые формальности?

– А меня зовут Энид. Это мое настоящее имя. Я назвалась вымышленной фамилией, но имя оставила свое, чтобы не попасть впросак.

– Разумно. У вас талант вводить людей в заблуждение. Постарайтесь его развить. Но о своем кузене вы должны рассказать мне всю правду!

Энид вздрогнула.

– О ком?

– О своем родственнике, Рональде... забыла фамилию. Он бы мог помочь нам в расследовании?

– Рональд? Простите, я никогда не думаю о нем как о кузене: мы слишком, дальняя родня. Нет, Рональд не из тех, на кого можно положиться в трудную минуту. Он приятный, но совершенно пустоголовый молодой человек, не проработавший за свою жизнь ни одного дня. Если он на что-то и употребляет мозги, то только чтобы подсчитать карточные долги.

– Какой отталкивающий портрет!

– Что вы, – возразила Энид, – внешне Рональд само очарование. У него превосходные манеры, а о лучшем собеседнике и мечтать не приходится.

– Вы не хотите сообщить ему, где находитесь?

– Ни за что! Возможно, Рональд и правда беспокоится за меня – настолько, насколько он вообще способен беспокоиться о ком-то, кроме собственной персоны. Но вряд ли он поспешил в Каир, побросав все свои дела. Рональд несколько недель провел в Египте, а потом отправился охотиться в Судан.

Я уловила в ее голосе новые нотки. Судя по всему, девушка чего-то недоговаривала. Дальнейшие события доказали мою правоту, но в ту минуту я не догадалась, чем вызвана уклончивость Энид. В молодости мы часто поносим мужчин, которые нам в действительности небезразличны. Вот я и решила, что мисс Дебенхэм влюблена в своего кузена, но стыдится в этом признаться, считая его недостойным своего внимания.

Деликатность, впрочем, не позволила мне развить эту тему, к тому же Энид напомнила, что работники ждут сигнала, дабы взяться за лопаты.

Через несколько часов мы устроили перерыв. Усевшись перед палатками, с аппетитом подкрепились яйцами, чаем и свежим деревенским хлебом. У Эмерсона явно поднялось настроение: он наткнулся на несколько обработанных камней и надеялся добраться до постройки.

Рамсес, разумеется, имел обо всем на свете собственное суждение.

– Полагаю, папа, мы нашли признаки двух различных периодов. В эпоху Птолемеев был распространен культ Снефру, поэтому...

– Твой отец прекрасно знает, что творилось в эпоху Птолемеев, – перебила я сына.

– Мамочка, я только хотел подчеркнуть необходимость величайшей осторожности...

– Позволь еще раз тебе напомнить, что на сегодня твоему отцу нет равных среди археологов.

Эмерсон так и просиял:

– Спасибо, дорогая! А как тебе работается?

– Спасибо, прекрасно.

Я хотела продолжить, но Рамсес уже пристал к Энид: его интересовали наши успехи. Возможно, он всего лишь пытался вовлечь девушку в разговор, но у меня были основания заподозрить сына в злом умысле. Бесхитростным наше дитя никак не назовешь.

Впрочем, Энид выкрутилась, вовремя схватив подвернувшуюся под руку кошку. Удивительно, но пушистая аристократка не возражала против этой вольности. Со мной Бастет поддерживала корректные отношения, Эмерсона терпела, но бесцеремонность позволяла одному Рамсесу.

Уловка удалась. Рамсес принялся расспрашивать Энид о ее четвероногих любимцах, после чего разразился пространной речью о том, что он, мол, догадался: у мисс Маршалл тоже есть кошка, иначе она бы не знала, как обращаться с Бастет. Энид поведала, что у нее несколько собак и дюжина кошек – по большей части несчастные создания, которых бросили прежние хозяева. Такое добросердечие пришлось Рамсесу по душе. Он пододвинулся к девушке, не сводя с нее благоговейного и одновременно любопытного взгляда. Нормальный ребенок – пока не раскроет рот.

Идиллию нарушил Эмерсон. Он внезапно вскочил, выронив бутерброд (нет нужды уточнять, с какой стороны оказалось при этом масло), и устремил взгляд на восток.

– Будь я проклят, Амелия, но это опять чертовы туристы! И опять по нашу душу.

– Ничего удивительного, Эмерсон, – откликнулась я, пытаясь соскрести масло с коврика – довольно старинной и ценной вещицы. – Это один из недостатков Дахшура. По популярности он, конечно, уступает Гизе и Саккаре, но, увы, тоже упомянут в путеводителях. Результат налицо.

– Ты когда-нибудь видела такие нелепые фигуры? Зеленые зонтики, тряпки на голове...

В сравнении с Эмерсоном нелепым выглядел любой. Загорелый, презирающий головные уборы, он соответствовал египетскому ландшафту лучше любого европейца. Впрочем, на Эмерсона трудно равняться. Он понятия не имеет, что такое солнечный удар, ожог или насморк. На простых смертных мой ненаглядный по праву взирает свысока.