Левантевски, шприц!

Орвин проделал немалый труд, о чем и доложил: согнав воинов в кучу, он, бодря их огоньком, гнал до самого замка. Там же, обернувшись человеком, все выяснил, крепенько вставил за измену и заставил снова присягнуть королю и его семье, взяв на себя право быть представителем короля. Затем отдельно провел переговоры с командирами, некоторые из них были отправлены в колодцы под замком, другие же принялись истово заслуживать прощение. Словом, он навел порядок в замке и в королевских войсках. И вот только сейчас, освободившись, отправился на поиски своих братьев.

— А он молодец, — понизив голос сказал Орвин, глядя на спящего Рикканта, — хоть я и планирую навшивать этому парню по шее и другим частям тела. С одной стороны — он нарушил мой запрет оборачиваться драконом. С другой же — до последнего защищал своих друзей, даже рискуя собой. В его крови есть благородство и смелость. Но ты Рикканту этого пока не говори — мне сначала нужно как следует отругать его, чтоб не расслаблялся на предстоящих тренировках.

— Орвин, Орвин, — укоризненно прогудел король, хлопая его по плечу, — оставь мальчика в покое — сам же сказал, что он молодец.

— Верно, — взглянул на него Орвин, — но нельзя, чтобы это вскружило ему голову и дало ощущение, что дракон имеет право нарушать запреты и притом не несет никакой ответственности за это.

— Мы оба с ним поговорим, — со значением промолвил король и со вздохом огляделся, — а где уже этот родственник нашего товарища по несчастьям? Левантевски?

— Мм … милорд? — Осторожно откликнулся тот. — Дядя уже идет … я его вижу. Кстати, он не один.

Действительно среди листвы, кустов, коряг, кочек замелькали многочисленные тени: оборотни шли толпами. Одни из них страстно желали хоть краешком глаза взглянуть на самого короля, другие — несли корзины, битком набитые провизией, третьи сооружали легкие носилки, и все шли, шли, шли, заполонив опушку Хмурого Леса совершенно. Никогда еще в одном месте не собиралось столько оборотней одновременно. Возглавлял эту процессию немолодой оборотень с благородными седыми бакенбардами и одетый с недурным вкусом.

— Дядя! — Радостно вскрикнул Левантевски и крепко обнял его, затем огляделся, — зачем вы столько всего принесли? Великие духи! Вы что собираетесь накормить всех обитателей этого мира? И … и … это что же — дивные маралы?

— И благородные олени, и дикие козлы, и многолапые гичюны, — подхватил предовольный Зимантевски, продев пальцы в петли своего жилета, — все они желают помочь вам. Все мы уже знаем, что произошло этой ночью — Миюра нам рассказала, как этот недостойный сановник сыпал огненными искрами направо и налево. Выходит, вы спасли и нас, и Хмурый Лес. Огонь! Вот что пугает нас по-настоящему. Так что мы все весьма обязаны вам. Пища — это самое малое, что мы можем дать в качестве благодарности, пусть это будет для начала.

С этими словами он отечески похлопал племянника по плечу.

— Но вот так … прямо торжественный пир … это как-то неудобно, — вдруг вполголоса промямлил Левантевски.

— Левантевски, неудобно спать на потолке — лампочка в ногах путается. А все остальное — удобно, если выгодно. — Немедленно вмешалась в их беседу Лиза.

— Умная девочка, дело говорит! — Похвалил ее Зимантевски. — Учись у нее, племянничек.

— Да уж … я учусь, — вдруг принужденно рассмеялся тот, — ох, Лиззи, знала бы ты, что я делал этой ночью!

— Знаю, — ответила Лиза, многозначительно потирая синяки на своих ребрах, — молодец, возьми с кочки пирожок. Кстати, на какой из кочек они стоят?

— Вон там, — махнул рукой Зимантевски и с уважением в голосе обратился к королю, — позволит ли благородный милорд и остальным присоединиться к вашей трапезе?

— А отчего же нет? — Удивился король, огляделся и громко произнес, — пусть это будет праздник в ознаменование нашей победы и восстановления порядка. Прошу всех к корзинам!

Оборотни радостно загалдели и бросились растягивать на земле скатерти, вытаскивать еду, все разом задвигались, заговорили, принялись рассаживаться. И это был пир, о котором впоследствии летописцы написали: «и не было ни ране, ни после того, чтобы король равным сел питаться вместе с простыми своими подданными. То была радость необыкновенная — король посетил Хмурый Лес, дав оборотням лицезреть себя и говорил с ними обо всем».

Глава 110

Сандира вернули к жизни, хоть у некоторых и был соблазн позволить ему тихо угаснуть во сне. Однако король настоял, что ему следует осознать свои преступления, покаяться в них и понести соответствующее наказание.

Едва придя в себя Сандир впал в такое неистовство, что его постоянно держали закованным по рукам и ногам в заговоренные цепи. Он отказывался разговаривать с дознавателями, следователями, магами, королем, фениксами — со всеми. Каждый, кто осмеливался приблизиться к нему, был немедленно оскорблен, облит ядом и желчью, что буквально фонтанировали в Сандире. Поэтому расследование было проведено в основном со слов свидетелей, очевидцев и пострадавших — а хватало и тех, и других, и третьих.