Левиафан

Псих метнул в нее испепеляющий взгляд, разбившийся о встречный — лучистый и безмятежный. Лейтенант Ренье спрятал ладонью улыбку, рантье хмыкнул. Даже японец, и тот улыбнулся Ренатиной выходке. Правда, этот мсье Аоно все время улыбается, даже и безо всякого повода. Может, у них, у японцев, улыбка вообще означает не веселость, а что-нибудь совсем другое. Например, скуку или отвращение.

Отулыбавшись, мсье Аоно отмочил свою обычную штуку, от которой соседей по столу с души воротило: достал из кармана бумажную салфеточку, громко в нее высморкался, скомкал и аккуратненько уложил мокрый комок на краешек своей грязной тарелки. Любуйся теперь на эту икэбану. Про икэбану Рената прочла в романе Пьера Лота и запомнила звучное слово. Интересная идея — составлять букеты не просто так, а с философским смыслом. Надо бы как-нибудь попробовать.

— Вы какие цветы любите? — спросила она доктора Труффо.

Тот перевел вопрос своей кляче, потом ответил:

— Анютины глазки.

И ответ тоже перевел: pansies.

— Обожаю цветы! — воскликнула мисс Стамп (тоже еще инженю выискалась). — Но только живые. Люблю гулять по цветущему лугу! У меня просто сердце разрывается, когда я вижу, как бедные срезанные цветы вянут и роняют лепестки! Поэтому я никому не позволяю дарить себе букетов. — И томный взгляд на русского красавчика.

Жалость какая, а то все так и забросали бы тебя букетами, подумала Рената, вслух же сказала:

— По-моему, цветы — это венцы Божьего творения, и топтать цветущий луг я почитаю за преступление.

— В парижских парках это и считается преступлением, — изрек мсье Гош. — Кара — десять франков. И если дамы позволят старому невеже закурить трубку, я расскажу вам одну занятную историйку на эту тему.

— О, дамы, проявите снисходительность! — вскричал очкастый индолог Свитчайлд, тряся бороденкой а-ля Дизраэли. — Мсье Гош такой великолепный рассказчик!

Все обернулись к беременной Ренате, от которой зависело решение, и она с намеком потерла висок. Нет, голова нисколечки не болела — просто Рената тянула приятное мгновение. Однако послушать «историйку» ей тоже было любопытно, и потому она с жертвенным видом кивнула:

— Хорошо, курите. Только пусть кто-нибудь обмахивает меня веером.

Поскольку стервозная Кларисса, обладательница роскошного страусиного веера, сделала вид, что к ней это не относится, отдуваться пришлось японцу. Гинтаро Аоно уселся рядом и так усердно принялся размахивать у страдалицы перед носом своим ярким веером с бабочками, что через минуту Ренату и в самом деле замутило от этого калейдоскопа. Японец получил реприманд за излишнее рвение.

Рантье же вкусно затянулся, выпустил облачко ароматного дыма и приступил к рассказу: