Левитан

Землянкин куда-то вышел и пропал. Юноша, как вступил в сторожку, так и дожидался на том же месте возвращения хозяина. Единственная табуретка была завалена всяким стариковским скарбом, и Левитан не посмел пошевелить его. Землянкин с грохотом внес под мышкой широкие, в две

скрепленные черные доски, нары и двое козелков.

-- Побратим у меня гостил, -- сказал солдат, -- ему изготовил. Пригодилось. Раскладывай сам. Сумеешь?

Левитан поставил немудреное сооружение на пол. Землянкин бросил на нары свой огромный овчинный тулуп.

-- На ем спи, -- пробурчал Землянкин, -- окутываться у меня нечем.

-- Я пальто накроюсь, -- поспешил ответить юноша, полный благодарности к своему

покровителю.

Когда козелки были устроены, Землянкин сам проверил их устойчивость, посидел на середине, с силой подвигался из стороны в сторону и одобрил.

-- Стоят -- и ладно, -- сказал он. -- Невзыскательные люди спят, нахвалиться не

могут.

Левитан не сводил глаз с мрачного и неприветливого лица "Нечистой силы". Тот ни разу не взглянул на своего постояльца. Юноша на одно мгновение даже подумал, что старик, пожалуй, может внезапно перерешить и выгнать его на улицу. Левитан поскорее улегся и притворился спящим.

-- Кушал ты сегодня? -- спросил Землянкин, трогая художника за плечо.

Левитан голодал уже третьи сутки но, покраснев, волнуясь, скороговоркой ответил:

-- Да, спасибо, я сыт, я много ел...

-- Вот я врешь, -- перебил солдат. -- Вставай-ка, тебе самовар разводить, а я почищу картошки, мы с тобой селедочки закусим и почаевничаем. Богат будешь, может, мне, старику, милостыню за это подашь, когда я побираться стану перед смертью по Москве.

С тех пор Левитан иногда по нескольку дней ночевал у Землянкина. Будучи не в духе, солдат отказывал ему в приюте. Зато на следующий день непременно звал сам..

Левитан выдавался среди молодых художников необыкновенным трудолюбием. Он почти не покидал мастерских, работая много и упорно. И товарищи и профессора заметили Левитана с первых лет пребывания его в училище. Скоро этюды и эскизы юноши привлекли к себе пристальное внимание. Левитана уже считали талантом, ожидая от него в будущем больших успехов.

Особенно это укрепилось в тот день, когда юношей заинтересовался Алексей Кондратьевич Саврасов. Появившаяся на первой передвижной выставке в 1871 году картина "Грани прилетели" Саврасова произвела огромное впечатление. Поэтический пейзаж художника, глубокий по мысли и лирическому настроению, поразил совершенно новым отношением к природе, какого не найти до Саврасова ни у кого из русских пейзажистов. Будучи событием в художественной жизни России,

картина имела еще большее значение для национальной русской школы живописи. Реалистическое искусство обогатилось подлинным шедевром. Алексей Кондратьевич Саврасов выдвинулся в первые ряды художников, в его пейзажную мастерскую в Школе живописи, ваяния и зодчества мечтал попасть каждый ученик. Знаменитый пейзажист пользовался влиянием и любовью в передовом русском обществе, наравне с неукротимым и страстным жанристом-обличителем Перовым.

Как-то раз в обычный школьный день -- а его Левитан запомнил на всю жизнь -- в мастерскую Перова, где первоначально учился юноша, скорее вбежал, чем вошел, крупный и грузный человек, в мешковатой и давно выцветшей бархатной куртке. Он явно не заботился о своей внешности. Густые с легкой проседью черные волосы его были всклокочены и торчали во все стороны, большая вьющаяся борода не расчесана, лицо и руки перепачканы углем. В мелу и пуху была куртка, вдобавок забрызганная свежими и засохшими красками разных цветов. На самом видном месте, на широкой груди, болталась, еле держась, пуговица, пришитая белой ниткой. Алексей Кондратьевич Саврасов вбежал, улыбаясь и жадно нюхая веточку пушистой вербы.

-- Уже распустилась? -- опросил Перов, переставая указывать Левитану на какие-то

ошибки в его этюде и повернув голову к вошедшему.

-- Да, -- восторженно ответил Саврасов, -- я сейчас из Останкина. Все пошло... Все двинулось. Верба первая... Ольха в лиловых сережках... Скоро всей мастерской поедем за город... Я присмотрел хорошие и удобные местечки для работы. Вдохните, Василий Григорьевич!

Перов наклонился к вербе.

-- Она же ничем не пахнет...

-- Как не пахнет! -- воскликнул Саврасов. -- Вы не слышите сладкого свежего запаха дерева? Оно уже полно соков и благоухает! По-вашему, этот серый барашек мертвый?

Алексей Кондратьевич размял в пальцах барашек и протянул его Перову.

-- Э, да вы совсем лишены обоняния! -- недовольно протянул Саврасов. --От вербы же нектар на весь класс! Вот что нам на это молодой человек скажет?

Алексей Кондратьевич дал понюхать вербу Левитану. Юноша вдохнул, покраснел и восхищенно пробормотал:

-- Я слышу... Верба в Сокольниках распустилась еще третьего дня...

-- Ну вот, единомышленник и нашелся, -- весело подхватил Перов. --Посмотрите-ка на его работу. Может быть, я пейзажистов выращиваю, а не сатириков.

Алексей Кондратьевич постоял сзади смущенного Левитана.

-- Поглядите, Василий Григорьевич, -- шепнул Саврасов, --- уши-то у мальчика горят, как угли.