Левитан

Левитан уехал в Алупку за новыми мотивами и впечатлениями. Писал друзьям, что очень обленился, но этюды все прибывали, и их яркая, сочная гамма говорила о том, что поездка на юг оказалась для художника плодотворной, она высветлила его палитру и научила изображать солнце.

Приятель Левитана по Училищу — архитектор Ф. О. Шехтель — делился с Чеховым своими опасениями:

«Левитан разразился двумя письмами — Вам и мне… Его письмо сплошной восторг и увлечение Крымом, в конце концов он сознается, что я был прав, что он оттолкнется от Севера.

Вообще не думаю, чтобы эта поездка принесла ему какую-либо пользу, скорее, наоборот; очевидно, что он увлечется яркостью и блеском красок, и они возьмут верх над скромными, но зато задушевными тонами нашего Севера. Пропащий человек!»

Такой безнадежный вывод не имел никаких оснований. Левитан не изменил северу. Он приписал свой ответ Шехтелю в письме к Чехову: «И пусть не беспокоится, — я север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его».

В одном из писем к Левитану Чехов обмолвился о радостном событии, которое произошло в его жизни.

26 марта он неожиданно получил письмо от Д. В. Григоровича, который почувствовал большое и самобытное дарование молодого Чехонте. Старый писатель предостерегал Чехова от изнурительной журнальной работы, призывал не растрачивать талант, поберечь его для предстоящих крупных произведений. В письме были такие слова:

«Вы, я уверен, призваны к тому, чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий. Для этого вот что нужно: уважение к таланту, который дается редко».

Как эти слова перекликаются с теми, которыми Чехов призвал брата Николая уважать свой талант!

Левитан любил Чехова, и это большое событие в жизни писателя воспринимал, как свое личное — радостное, окрыляющее. Он просит подробностей: «Не забудьте написать содержание писем Григоровича, это меня крайне интересует».

Шутливый тон писем Чехова, остроты, пустячки не утоляют желание художника знать все о жизни Чехова. Он сетует: «Да и вообще. Вы такой талантливый крокодил, а пишете пустяки! Черт вас возьми!»

Он соскучился не только по северу, но и по другу. Высказывает это обычно неуклюже, прикрываясь тоже шуточкой: приедет, «…а там непременно в Бабкино (видеть Вашу гнусную физиономию)».

Крымское турне окончено, мечта осуществилась. Снова Бабкино, родная семья. Дни, наполненные неутомимым трудом, откровенные беседы, бесшабашное веселье.

Крымские этюды произвели на всех сильное впечатление. Чехов сообщил об этом своей воскресенской знакомой Сахаровой:

«Со мной живет Левитан, привезший из Крыма массу (штук 50) замечательных (по мнению знатоков) эскизов. Талант его растет не по дням, а по часам».

Знатоки не ошиблись. Крымские этюды привлекли всеобщее внимание на Периодической выставке. Их быстро раскупили. Дарование Левитана отныне стало общепризнанным.

Понравились этюды и Поленову. А это для молодого художника было особенно ценно — ведь и в Крым-то он потянулся после того, как пленился поленовскими светлыми, яркими этюдами, написанными в Палестине.

Поленов будущим летом тоже побывал в Крыму и писал оттуда жене:

«Чем больше я хожу по окрестностям Ялты, тем все больше я оцениваю наброски Левитана. Ни Айвазовский, ни Лагорио, на Шишкин, ни Мясоедов не дали таких правдивых и характерных изображений Крыма, как Левитан. Сегодня только одно время были облака вроде Айвазовского — пухлые, бело-серые и приторно-стушеванные, как это умеет Айвазовский один, но у него это доведено еще до большей слащавости. Молодец Левитан!»

И вот через семь лет после приобретения Третьяковым первой картины Левитана в галерее появилось еще два «Левитана» — крымские этюды 1886 года.

Битву за себя, начатую еще в Училище, Левитан выиграл. И хоть впереди лежал трудный путь, художник именно сейчас мог с благодарностью вспомнить слова великого Бетховена, услышанные в юности.

Да, он помог себе сам!

II Свежий ветер

ЗИМНИЕ ВЕЧЕРА

Левитан был уже известным художником, но жил по-студенчески впроголодь и скитался по «меблирашкам». Летом он уезжал на этюды, а осенью возвращался в свое холостяцкое обиталище. Как неудобно заниматься живописью у мольберта, скупо освещенного маленьким окошком!

Зимой 1886 года Левитан заболел. Михаил Нестеров пришел его навестить.

«Помню, как сейчас, зимнюю морозную ночь в Москве; меблированные комнаты «Англия» на Тверской; довольно большой, низкий, как бы приплюснутый номер в три окна с неизменной деревянной перегородкой. Тускло горит лампа, 2-3 мольберта… От них тени по стенам. Тихо. Немного жутко. За стеной изредка стонет тяжко больной Левитан. Поздний вечерний час. Проведать больного зашли товарищи».

В тот вечер Нестеров впервые встретился с молодым врачом Чеховым, который пришел лечить больного товарища. В сильные морозы художник писал этюды на Москве-реке и простудился. Разыгралось воспаление надкостницы.