Читаем Левый автобус и другие веселые рассказы полностью

Ну, думаю, скажи спасибо, что ты далеко. А то у меня у самой жало. Правда, Галя протянула зеркало, а маникюрный несессер у меня был в сумке, и жало я вытащила пинцетом. Но яду на Володарского у меня в языке еще осталось!

– Ну давай, приходи в себя, – миролюбиво попрощался Володарский, – а мы пока… того… позавтракаем… А потом приедем к вам, на полонину.

Я обиженно вздохнула. Позавтракать для меня в моем положении было недостижимой мечтой… Кончик языка, куда укусила пчела, уже не помещался во рту. Иванко сказал, что все пройдет и ничего страшного, раз жало вытащили быстро, ну не поговоришь часок-другой… Это мне он такое сказал – не поговоришь часок-другой… Мне!

Сначала я решила всласть поплакать и только потом уже преставиться. Почить на миру… Условия тем более были лучше не придумаешь – трембиты наяривают, люди разодетые, кони фыркают, гривами трясут… Солнышко, весна… Ы-ы-ы…

И жизнь, как это обычно бывает в таких случаях, понеслась у меня перед глазами. Вот я родилась. В солнечный воскресный весенний денек я появилась на свет в центре города Черновцы в доме с фресками, которым уже тогда было больше ста лет. А кстати, эти фрески сегодня все такие же красочные и яркие, как и в день моего рождения, а посмотрите на меня… Ой, надо же серьезно. Может, это последние мысли в моей жизни, а я опять отвлекаюсь. И вот я родилась, и остро встал вопрос моего имени. Мама хотела назвать меня Марией. А папа хотел… мальчика. Но потом пообещал смириться с появлением меня, если меня нарекут Анной. В честь одной толстой девочки, с которой мой папа ходил в детский садик.

– Нет, – сказала мама, – еще чего… Может, вообще ее Проня Прокоповна назвать?! Или Солоха?!

А папа приуныл. Тогда мама велела выйти ему на улицу в шесть утра и спросить имя, как в сказке, у первого встречного. Первый встречный на вежливую папину просьбу назвать любое женское имя брякнул такое, что тут и пошла бы моя жизнь наперекосяк в первые же дни. И хотя родители пришли к консенсусу и соединили два желаемых имени вместе, думаю, именно это утреннее событие сыграло свою роль в моей судьбе. То есть эта роковая пчела именно тогда и была кем-то запланирована… Ы-ы-ы…

А вот детский сад, школа, меня принимают в комсомол и спрашивают, когда день рождения Суслова. А я даже не знаю, кто это.

– А кто это? – спрашиваю.

И Тайка Иванова возмущенно:

– Как?! Суслов?! Ты вообще, Гончарова?! Теоретик и апологет вот-вот наступающего коммунизма, наступающего уже в этом или следующем году, наступающего практически нам на пятки коммунизма. Вот кто такой Суслов! Стыдно, Гончарова! Так когда его день рождения?! – спрашивает Тайка сурово.

И я со свойственной мне реакцией – сначала быстро вякнуть, а потом обдумать уже высказанную мысль – отвечаю:

– Не знаю. Суслов меня на день рождения не приглашал.

И в ГДР на музыкальный фестиваль меня не пустили. И ругали на школьной линейке, чтоб я – волосы покороче, а юбку подлиннее. И в музучилище я не поступала, потому что не была комсомолкой, боялась, что меня не примут. И вот, пожалуйста, – пчела меня цапнула… Ы-ы-ы…

А еще промелькнул фрагмент совсем недавнего интервью. Марина, тележурналистка, такая хорошенькая, умненькая, подтянутая, так слова произносит – четко, раздельно, легко… Не то что я сейчас…

– А чему бы ты еще хотела научиться в этой жизни? – Марина спрашивает.

А я – нет чтобы сказать, что надо мне, Марина, наконец научиться не отвлекаться, Марина, не развешивать уши, Марина, быть настороже, когда жуешь! пчелиные! соты!.. Если бы я произнесла это громко, может быть, ангелы мои наверху, которые случайно в это время смотрели телевизор, отметили бы у себя в блокнотике проследить за этой дурой, когда она будет жевать пчелиные соты, и вычеркнуть это событие из протокола намерений, написанного кем-то еще в первые дни ее жизни… Нет, зачем? Застрекотала как сорока, что и пожарным хочу, главным по брандспойтам. И ассистентом дирижера, чтоб носить за ним ноты, а когда у него грипп или понос, дирижировать самой изредка… И еще столько всего: бить ирландский степ, готовить гаспаччо, освоить тунисское вязание, рисовать по стеклу, вырезать оригами, классно фотографировать, путешествовать на воздушном шаре. И еще в мечтах моих была комплексная программа государственной важности по защите прав животных, в список которых, кстати, входила и пчела, хорошо погулявшая у меня во рту.

А теперь все. Ы-ы-ы…

Никогда мне не стать симпатичной старушкой, чтоб ко мне приходили тимуровцы пить чай с вареньем и спрашивать, не нужно ли мне помочь складывать дрова. И чтоб слушали мои воспоминания, как я была в молодости знакома с поэтессой и писательницей Натальей Хаткиной.

– А вы Ленина видели? – с уважением спросили бы тимуровцы…

В голове моей затуманилось, я вдруг увидела Марину в телевизоре.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза