Левый берег

- Да нет, некогда. Я вам тут, Павел Иванович, акты о побоях привез,мне оперативка переслала для подписи. Ну, прежде чем подписывать, я решил спросить у вас, правда ли все это?

- Неправда, Сергей Михайлович. Враги мои готовы...

- Вот и я так думал. Я не подпишу этих актов. Все равно уж, Павел Иванович, ничего не исправишь, выбитых зубов не вставишь обратно.

- Так, Сергей Михайлович. Прошу ко мне домой, там жена наливочку изготовила. Берег к Новому году, да ради такого случая...

- Нет, нет, Павел Иванович. Только услуга за услугу. Отпустите на Аркагалу Андреева.

- Вот этого уж никак не могу. Андреев - это, что называется...

- Ваш личный враг?

- Да-да.

- Ну, а это мой личный друг. Я думал, вы повнимательней отнесетесь к моей просьбе. Возьмите, посмотрите акты о побоях.

Киселев помолчал.

- Пусть едет.

- Напишите аттестат.

- Пусть приходит сам.

Я шагнул за порог конторы. Киселев глядел в землю.

-- Поедете на Аркагалу. Возьмите аттестат.

Я молчал. Конторщик выписал аттестат, и я вернулся в амбулаторию.

Лунин уже уехал, но меня ждал Колесников.

- Поедешь вечером, часов в девять. Острый аппендицит!- и протянул мне бумажку.

Больше ни Киселева, ни Колесникова я никогда не видел. Киселева вскоре перевели в другое место, на "Эльген", и там он был убит через несколько месяцев, случайно. В квартиру, в домик, где он жил, забрался ночью вор. Киселев, услышав шаги, схватил со стены двустволку заряженную, взвел курок и бросился на вора. Вор кинулся в окно, и Киселев ударил его в спину прикладом и выпустил заряд из обоих стволов в свой собственный живот.

Все заключенные во всех угольных районах Колымы радовались этой смерти. Газета с объявлением о похоронах Киселева переходила из рук в руки. В шахте во время работы измятый клочок газеты освещали рудничной лампочкой аккумулятора. Читали, радовались и кричали "ура". Киселев умер! Бог все-таки есть!

Вот от Киселева-то и выручил меня Сергей Михайлович.

Аркагалинский лагерь обслуживал шахту. На сто подземных рабочих, сто шахтеров - тысяча обслуги всяческой.

Голод подступал к Аркагале. И, конечно, раньше всего голод вошел в бараки пятьдесят восьмой статьи.

Сергей Михайлович сердился.

- Я не солнышко, всех не обогрею. Тебя устроили дневальным в химлабораторию, надо было жить, надо было уметь жить. По-лагерному, понял?хлопал меня Сергей Михайлович по плечу.- До тебя тут работал Димка. Так тот продал весь глицерин - две бочки стояло - по двадцать рублей пол-литровая банка - медок, говорил, ха-ха-ха! Для заключенного все хорошо.

- Для меня это не годится.

- А что же для тебя годится?

Служба дневального была ненадежной. Меня быстро - насчет этого были строгие указания - перевели на шахту. Есть хотелось все больше.

Сергей Михайлович носился по лагерю. Была у него страсть: начальство в любом его виде прямо завораживало нашего доктора. Лунин невероятно гордился своей дружбой или хоть тенью дружбы с любым лагерным начальством, стремился показать свою близость к начальству, хвалился ею и мог об этой призрачной близости говорить целыми часами.

Я сидел у него на приеме голодный, боясь попросить кусок хлеба, и слушал бесконечную похвальбу.

- А что начальство? Начальство - это, брат, власть. Несть власти, аще не от бога,- ха-ха-ха! Надо уметь угодить ему - и все будет хорошо.

- Я могу с удовольствием угодить ему прямо в рожу.

- Ну, вот видишь. Слушай, давай так договоримся: ты можешь ко мне ходить - ведь скучно, наверно, в общем бараке?

- Скучно?!

- Ну да. Ты приходи. Посидишь, покуришь. В бараке ведь и покурить не дадут. Ведь я знаю - в сто глаз глядят на папиросу. Только не проси меня освобождать от работы. Этого я не могу, то есть могу, но мне неудобно. Дело твое. Пожрать, сам понимаешь, где я могу взять - это дело моего санитара. Я сам за хлебом не хожу. Так что если в случае тебе нужно будет хлеба скажешь санитару Николаю. Неужели ты, старый лагерник, хлеба не можешь достать? Послушай вот, что жена начальника Ольга Петровна сегодня говорила. Меня ведь приглашают и выпить.

- Я пойду, Сергей Михайлович.

Настали дни голодные и страшные. И как-то раз, не в силах справиться с голодом, вошел я в амбулаторию.

Сергей Михайлович сидел на табуретке и листоновскими щипцами срывал помертвевшие ногти с отмороженных пальцев скорченного грязного человека. Ногти один за другим падали со стуком в пустой таз. Сергей Михайлович заметил меня.

- Вчера вот полтаза таких ногтей набросал.

Из-за занавески выглянуло женское лицо. Мы редко видели женщин, да еще близко, да еще в комнате, лицом к лицу. Она показалась мне прекрасной. Я поклонился, поздоровался.

- Здравствуйте,- низким чудесным голосом сказала она.- Сережа, это твой товарищ? Что ты рассказывал?

- Нет,- сказал Сергей Михайлович, бросая листоновские щипцы в таз и отходя к рукомойнику мыть руки.

- Николай,- сказал он вошедшему санитару,- убери таз и вынеси ему,- он кивнул на меня,- хлеба.