Левый берег

- Документы на освобождение ты печатаешь?

- Да,- сказала Лида.- Начальник печатает и сам. Но он печатает плохо, портит бланки. Все эти документы всегда печатаю я.

- Скоро ты будешь печатать мои документы.

- Поздравляю...- Лида смахнула невидимую пылинку с халата Криста.

- Будешь печатать старые судимости, там ведь есть такая графа?..

- Да, есть.

- В слове "КРТД" пропусти букву "Т".

- Я поняла,- сказала Лида.

- Если начальник заметит, когда будет подписывать,- улыбнешься, скажешь, что ошиблась. Испортила бланк...

- Я знаю, что сказать...

Обслуга уже строилась на выход.

Прошло две недели, и Криста вызвали и вручили справку об освобождении без буквы "Т".

Два знакомых инженера и врач поехали вместе с Кристом в паспортный отдел, чтобы видеть, какой паспорт получит Крист. Или ему откажут, как... Документы сдавались в окошечко, ответ через четыре часа. Крист пообедал у знакомого врача без волнения. Во всех таких случаях надо уметь заставить себя обедать, ужинать, завтракать.

Через четыре часа окошечко выбросило лиловую бумажку годичного паспорта.

- Годичный?- спросил Крист, недоумевая и вкладывая в вопрос особенный свой смысл.

Из окошечка показалась выбритая военная физиономия:

- Годичный. У нас нет сейчас бланков пятилетних паспортов. Как вам положено. Хотите побыть до завтрашнего дня - паспорта привезут, мы перепишем? Или этот годовой вы через год обменяете?

- Лучше я этот через год обменяю.

- Конечно.- Окошечко захлопнулось.

Знакомые Криста были поражены. Один инженер назвал это удачей Криста, другой видел давно ожидаемое смягчение режима, ту первую ласточку, которая обязательно, обязательно сделает весну. А врач видел в этом божью волю.

Крист не сказал Лиде ни одного слова благодарности. Да она и не ждала. За такое - не благодарят. Благодарность- неподходящее слово.

1965

АНЕВРИЗМА АОРТЫ

Дежурство Геннадий Петрович Зайцев принял в девять часов утра, а уже в половине одиннадцатого пришел этап больных - женщин. Среди них была та самая больная, о которой Геннадия Петровича предупреждал Подшивалов,- Екатерина Гловацкая. Темноглазая, полная, она понравилась Геннадию Петровичу, очень понравилась.

- Хороша? - спросил фельдшер, когда больных увели мыться.

- Хороша...

- Это...- и фельдшер прошептал что-то на ухо доктору Зайцеву.

- Ну и что ж, что Сенькина? - громко сказал Геннадий Петрович.Сенькина или Венькина, а попытка - не пытка.

- Ни пуха ни пера. От всей души!

К вечеру Геннадий Петрович отправился в обход больницы. Дежурные фельдшера, зная зайцевские привычки, наливали в мензурки необычайные смеси из "тинктура абсенти" и "тинктура валериани", а то и ликер "Голубая ночь", попросту денатурированный спирт. Лицо Геннадия Петровича краснело все больше, коротко остриженные седые волосы не скрывали багровой лысины дежурного врача. До женского отделения Зайцев добрался в одиннадцать часов вечера. Женское отделение уже было заложено на железные засовы, во избежание покушения насильников-блатарей из мужских отделений. В двери был тюремный глазок, или "волчок", и кнопка электрического звонка, ведущего на вахту, в помещение охраны.

Геннадий Петрович постучал, глазок мигнул, и загремели засовы. Дежурная ночная сестра отперла дверь. Слабости Геннадия Петровича были ей достаточно известны, и она относилась к ним со всем снисхождением арестанта к арестанту.

Геннадий Петрович прошел в процедурку, и сестра подала ему мензурку с "Голубой ночью". Геннадий Петрович выпил.

- Позови мне из сегодняшних эту... Гловацкую.

- Да ведь...- сестра укоризненно покачала головой.

- Не твое дело. Зови ее сюда...

Катя постучала в дверь и вошла. Дежурный врач запер дверь на задвижку. Катя присела на край кушетки. Геннадий Петрович расстегнул ее халат, сдвинул воротник халата и зашептал:

- Я должен тебя выслушать... твое сердце... Твоя заведующая просила... Я по-французски... без стетоскопа...

Геннадий Петрович прижался волосатым ухом к теплой груди Кати. Все происходило так, как и десятки раз раньше, с другими. Лицо Геннадия Петровича побагровело, и он слышал только глухие удары собственного сердца. Он обнял Катю. Внезапно он услышал какой-то странный и очень знакомый звук. Казалось, где-то рядом мурлыкает кошка или журчит горный ручей. Геннадий Петрович был слишком врачом - ведь как-никак он был когда-то ассистентом Плетнева.

Собственное сердце билось все тише, все ровней. Геннадий Петрович вытер вспотевший лоб вафельным полотенцем и начал слушать Катю сначала. Он попросил ее раздеться, и она разделась, встревоженная его изменившимся тоном, тревогой, которая была в его голосе и глазах.

Геннадий Петрович слушал еще и еще раз - кошачье мурлыканье не умолкало.

Он походил по комнате, щелкая пальцами, и отпер задвижку. Ночная дежурная сестра, доверительно улыбаясь, вошла в комнату.

- Дайте мне историю болезни этой больной, - сказал Геннадий Петрович.Уведите ее. Простите меня, Катя.

Геннадий Петрович взял папку с историей болезни Гловацкой и сел к столу.