Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин)

Но нигде в мире равенство женщины и мужчины не проявляется в столь законченном и чистом виде, как у найяров, в деревнях и среди знатных семейств. Брак у найяров не составляет священных уз, повергающих женщину к стопам мужчины с обязательством до смерти служить ему. Замужняя женщина не покидает своего дома, а мужчина — своего. Дети живут с матерями и их родственниками по женской линии, дядями и тетями, которые составляют экономическую основу семейств.

Старший мужчина является главой всей семьи, но не имеет никаких особых прав распоряжаться имуществом без согласия остальных ее членов. Для найярского мужа неприлично приводить в свой дом жену и детей более чем на несколько дней. Уважающие себя женщины должны отказываться от подарков со стороны мужей.

По мнению найяров, подарки делают только куртизанкам. Таким образом, найяры — единственные люди на земле, у которых отношения полов не связаны с экономикой. Развод у них очень легок, и удивительно, что на деле разводы случаются очень редко, может быть, потому, что не затрагивают никаких имущественных вопросов.

Положение женщин у найяров явно имеет ряд преимуществ перед патриархальными основами жизни во всех других местах Индии. Никогда найярская женщина не унижена до положения ее сестер в Пакистане. С высоко поднятой головой она идет по жизни наравне с мужчиной, ибо свобода невозможна без полной ответственности за свою судьбу. Это всегда изумляло путешественников по Малабару, которые впервые видели, что мучительная и, казалось, неизбежная связь сексуальной жизни и экономики уничтожена легко и просто.

Почему же во всех других областях Индии любовь и уважение к женщине, прошедшие через тысячелетия истории индийского народа, неизменно шли бок о бок с унижением, подозрением и тысячей предосторожностей, порожденными неверием в женщину, опасением, что без этих мер она обязательно придет к падению и позору?

Амрита-Тиллоттама не появилась на следующий день, хотя художник бродил по всем храмам, не в силах сосредоточиться на работе. Раздевшись до набедренной повязки, он отважно лазил по карнизам храма Кандарья-Махадева, на десятиметровой высоте, изучая все 626 статуй трех наружных поясов скульптур и 226 внутри храма. Изваяния уже казались ему старыми знакомыми, и, странное дело, несмотря на то, что их размеры не превышали половины нормального роста человека, они не теряли величия и спокойной серьезности. Даже в эротических сценах — майтхунах, это серьезное достоинство отбрасывало всякую непристойность. Его уединение было нарушено гулом машин, криками людей и смрадом двигателей. Растягивая черные змеи проводов, устанавливая мощные осветители, киносъемщики вернули его из средневековья к реальности. Очевидно, прибыла киноэкспедиция документальной съемки.

Даярам рано вернулся в деревню, проспал до вечера и вышел посидеть вместе с вернувшимся с работы хозяином. Редко куривший, художник на этот раз принял предложенную сигарету и рассеянно следил за ее голубым дымком, медленно таявшим в душном воздухе. Хозяин осведомился, как идет изучение храмов, и посоветовал молодому художнику посмотреть храмы лунной ночью.

— Ночью при луне там все делается совсем другим, оживают боги и герои. Я сам не видел, но говорили, — уверенно заявил хозяин.

— Так почему же вы, живя здесь, не побывали?

Хозяин смущенно рассмеялся.

— Знаете, у нас народ другой, чем в большом городе. Говорят, что человеку не дозволено видеть, как живут боги в этом древнем месте. Я, конечно, не верю, но знаете, с теми, кто ходил, случалось какое-нибудь несчастье. Теперь если мне пойти, то жена с ума сойдет.

— Какое несчастье?

— Не знаю, так говорили. Не сразу, так потом, но беда приходила. Вы человек ученый и будете смеяться. И я тоже не верю, а все-таки не пойду. У вас-то есть сила, а у меня нет!

— Какая сила?

— Ваше образование! — серьезно ответил хозяин. — Если что привидится, то вы не испугаетесь, а наш брат с ума сойдет.

«Как верно», — подумал про себя художник, одобрительно кивнув головой, и тут же решил идти в храмы. Ясное небо обещало лунную ночь. Ущербная луна всходила поздно, и торопиться было некуда. Последний огонек погас в деревне, прежде чем художник отправился в свою ночную прогулку. Он пробрался по тропинке мимо храма Деви, и скоро Вишванатх навис над ним своей высокой сикхарой, залитой лунным светом. Удивительное, гнетущее молчание исходило от стен, еще отдававших накопленный за день жар солнца.