Лезвие бритвы. Звездные корабли. Обсерватория Нур-и-Дешт. Озеро горных духов

– Я не привык… – начал было Даярам и поправился: – Нет, вы не подумайте, я считаю, что наша женщина – это звезда Индии, опора и спасение нашего народа!

– Высокопарные слова и, как все высокопарное, лживые! – Тиллоттама рассмеялась недобро и презрительно. – Довольно, я слышала много о том, как у нас любят женщину. Вы с вашей сентиментальной звездой Индии, с женщиной в искусстве – что вы знаете о жизни, прекраснодушный муртикар?

Она замолчала, подняв голову.

Рамамурти растерянно смотрел на нее, не находя слов.

Тиллоттама ударила его очень больно, ибо для каждого настоящего художника грубое расхождение окружающей жизни с его идеалами – тайная и никогда не заживающая рана души.

– Да, это горькая правда! – наконец сказал он.

Тиллоттама внезапно смягчилась. С нежностью погладила плечо художника своей темной рукой, и ее браслеты скатились до локтя. Даярам вздрогнул от неожиданности.

– Глядя на ваше огорченное лицо, я вспомнила, что мужчины никогда не становятся совсем взрослыми. Может быть, в этом все дело? Но не будем углубляться в неприятное, у нас слишком мало времени. Расскажите немного о себе, вы такой интересный человек.

Даярам коротко рассказал о погибшем в войну отце – субадаре англо-индийской армии, о матери – учительнице, вырастившей его и двух его сестер.

– Раджастанец?

– Конечно, угадать нетрудно. А вы… вот вы – из Южной Индии. Майсур?

– Нет, не угадали. Траванкор-Кочин! Я из найяров.

– Повелитель Шива! Так вот откуда ваша свободная независимость! А я думал, что вы дочь магараджи!

– Вы все знаете! И в то же время совсем мало.

– Знаю, – заупрямился Даярам. – Даже то, что вас, найяров, считали четвертой кастой, а вы кшатрии, хотя и не носите священного шнура.

– Сдаюсь, – переходя от грустного тона к своей дразнящей усмешке, сказала Тиллоттама. – Нет, не сдаюсь. Найяры упоминаются еще в Махабхарате. Где?

Художник поднял обе руки над головой в шутливой просьбе пощады.

– В истории принца Сахадевы, который на юге встретился с царем Синечерным. В его царстве женщины были особенно прекрасны и пользовались не слыханной нигде моральной свободой, – важно сказала Тиллоттама.

– Что они и теперь особенно прекрасны, в этом нет никакого сомнения, – сказал Даярам на малаяламе – языке юга Малабарского побережья.

Тиллоттама даже отшатнулась.

– Во время войны мы жили у мужа старшей сестры в Тривандраме, – пояснил художник на том же языке.

– А я родилась около Нагеркойла, но родители давно переехали в Мадрас. Там я училась в школе танцев, но мама сильно заболела, и тетя взяла меня к себе в Бенгалию… но это уже неинтересно!

– Не смею настаивать, но мне интересно все, что касается вас.

– История эта длинная и грустная.

– Тогда скажите хоть, где вы живете сейчас?

– В Лахоре.

– Как в Лахоре? Вы пакистанка? – вскричал художник.

– Сейчас – да!

– И там вы замужем? Тогда как же… вы здесь одна?

– Я там не замужем, но здесь не одна, – резко ответила Тиллоттама, бросая взгляд на часики – жест, больше всего страшивший художника.

– Хорошо, я вижу, что утомил вас расспросами. Дайте мне вашу ладонь – ну, вот видите, знак анкабагра для управления слоном – признак королевского происхождения. Я не сомневаюсь, что на левой подошве у вас есть кружок, означающий, что вы рождены быть королевой, – шутил Рамамурти, стараясь развеять возникшее отчуждение.

– Не королевой я рождена, а рабыней, – нежданный надрыв прозвучал в ее словах, и она мгновенно переменила тон, – как все мы, индийские женщины… Но мне пора, сейчас стемнеет. Я снова благодарю вас, мой ученый друг, – она опять поклонилась, как артистка.

– Вы позволите мне считать себя вашим другом?

– Не знаю. Я скоро должна уехать.

– Но мы встретимся еще?

– Хорошо! Но не завтра. Может быть, через два дня, может, через три. Не делайте несчастного лица, я все равно не смогу. Хорошо, пусть в пять часов у льва, через два дня. Но если меня тогда не будет, тогда… тогда вы найдете записку в пасти льва. Вы умеете читать малаялам? Со лонг, как говорят англичане.

Рамамурти не успел опомниться, как остался один в пустом храме. Неясное чувство печали осталось у него от второго свидания с Амритой-Тиллоттамой, так не похожего на буйную радость первой встречи. У его новой знакомой чувствовалось несчастье, прикрытое радостью юного здоровья. Какое? Что могло омрачить жизнь такой красивой девушки, гордой найярки?

И Рамамурти пошел домой, стараясь припомнить все, что ему было известно о найярах.

Эти обитатели Малабарского берега, одни из наиболее культурных и просвещенных индийских народностей, сохранили древний матриархальный уклад общественной жизни. Пережитки матриархата, кроме них, известны лишь среди малых племен Индии, так называемых жителей холмов, а в других странах мира – еще у туарегов Сахары.