Лезвие бритвы. Звездные корабли. Обсерватория Нур-и-Дешт. Озеро горных духов

Быстрые, почти неуловимые движения Симы сменялись мгновенной остановкой в позе, полной пластического изящества, неподвижность которой подчеркивалась коротким, резким, вызывающим заключительным сгибом руки, поворотом головы или раскрытием пальцев. Резко поднятая и остановленная нога, сгибание или выпрямление кистей закинутых над головой рук казались смешливыми после трудных балетных па гимнастического танца.

И превосходное сложение Симы сделало танец похожим на кинокадры с отточенного произведения живой скульптуры. Смена выразительных поз в ритмической последовательности, и все тело застывало в немыслимой балансировке, а резкие заключительные движения рук как бы говорили о том, как легко и весело гимнастке. Адажио кончилось.

– Еще раз финал! – отрывисто потребовала Сима.

– Отдохни!

– Нет! Я не устала.

Рита играла снова и снова, пока Сима не попросила перерыва. Рита, повернувшись на винтовом табурете, пристально смотрела на подругу.

– Ты хороша! Прямо по-свински хороша!

– При чем же тут свинство? Хороша, как свинья? И это дружеское одобрение?

– Перестань! Не прикидывайся, что ты ничего не понимаешь! Свинство заключается в том, что у тебя все так ладно: и фигура, и движения, и чутье при исполнении. Сколько бьешься, чтобы все это привести в соответствие, а у тебя оно готовое… Помнишь австрийскую фигуристку, выступавшую на показательных соревнованиях в апреле. Карин Фронер?

– Конечно. Помню ее произвольную композицию – танец «модерн». И что же?

– Она совсем такая же черненькая симпатяга, и фигура в точности твоя.

– Рита, милый мой визирь, – Сима усадила подругу и обняла ее за плечи, – а мне вот хочется быть повыше, такой, как ты. И с таким же легким телом, как у Люси. Вспомни ее прыжки! Куда мне! А вспомни эту дивную маленькую девчушку, Лену Карпухину. Несомненно, будет чемпионка. Гибкость, подлинное изящество, не могу точно выразить, красивая свобода движений, быть может. И все ладно в этом ее крепком теле, несмотря на рост.

– А ты очень похожа на Карпухину, знаешь? Только, конечно, взрослее и – очень женщина, в этом твоя особенность и твоя сила. Мужчины должны бы повалиться к ногам твоим и на руках тебя носить.

– Они и рады носить, только быстро роняют, – рассмеялась Сима, – как Георгий, мой бывший муж. Ну, ты его знаешь!

– А другие? Ведь на нем свет клином не сошелся.

– Не сошелся, ничуть. Но как-то получается, что от тебя требуют быть такой, какой им хочется. Стараются тебя слепить по подходящей для них форме. И беда, если ты оказываешься сильнее! Тогда им надо выказать свое превосходство, а если его нет, то, значит, надо унизить тебя, пригнуть до своего уровня и даже еще ниже.

– Ух, это я знаю! – важно согласилась Рита. – Ну, поставим чайник? Кончили?

– Если не устала, еще разок? До девяти часов, хорошо?

И Рита играла адажио из балета Бальсиса еще целый час, а Сима старательно отрабатывала свою произвольную программу. Наконец она умчалась под душ, оставив Риту в задумчивости перед пианино.

– Что ты скажешь о моей программе? – спросила Сима, причесывая свои густые волосы.

– Знаешь, все хорошо. Но… – Рита подумала, собираясь с мыслями, – я бы искала что-то другое. Тут нет завершения, последнего взлета, какого-то отчаянного накала, ну того, чем бы должна закончиться композиция, идущая так сильно. Я бы даже сказала, что она чуть холодновата для тебя. Впрочем, может быть… – Рита умолкла.

– Что – может быть? Я сама кажусь тебе холодноватой?

– Иногда. Но и как-то странно: где бы женщине надо быть пылкой – ты спокойна, а порой проявляешь прямо яростный темперамент.

– О, интересно! А ведь ты, наверно, права, – ответила Сима, садясь на край дивана. – Мне почему-то всегда думалось, что любовь сильных и здоровых людей должна быть легка и светла. В ней ничего не искажается и не подавляется. А если проходит, то тоже без «самораздирательства», без мрака и безысходности. У меня так и получалось – проходило легче, чем у других людей. Но не потому, что я прыгала по верхушкам.

– Не потому, – согласилась Рита. – Я тебя достаточно знаю, чтобы не сделать предположения, какое, наверное, пришло бы некоторым в голову. Если у тебя разные интересы, если захватывает работа, тогда понятно, что ты не та женщина, у которой один свет в окошке – ее любовь.

– Может быть. Всегда бывало так: горько, печально, тяжело, и в то же время где-то в глубине таится уже какое-то облегчение: вот все кончилось, и стало, по крайней мере, ясно.

– И одиноко и пусто.