Личная танцовщица

К нам подошел двадцатилетний парень. Он был хорошо сложен, с квадратным лицом и слегка выпучеными глазами. Он не был особенно красив, но у него дружественная улыбка, и я мог заметить по тому, как Мали посмотрела на него, что он нравится женщинам. Джой представила его, и он сел рядом с нею. Мали спросила его номер удостоверения личности и об его образовании, потом она спросила Джой, что бы она сделала, если бы ей дали Правительственный грант.

— Я бы открыла фабрику в моей деревне, чтобы люди здесь могли работать, — сказала она.

Мали записала то, что сказала Джой, хотя я ни на минуту не поверил в это. Потом она подвинула бланки по столу и попросила обоих подписать их.

Я достал маленький фотоаппарат из кармана.

— Как должностное лицо, я должен сделать вашу фотографию, — сказал я. — Это минимизирует возможность мошенничества.

Джой с Парком кивнули и передвинулись поближе друг к другу, чтобы я смог взять в фокус их обоих. Я сделал фотографию, положил камеру и бланки в портфель, и вышел с Мали. Прежде чем мы сели в автомобиль, я сделал фотографию дома и гаража рядом с ним.

Я высадил Мали на автобусной станции в Сурине, чтобы она могла вернуться в Бангкок. Я остался на пару дней для веселого времяпровождения с моей старой подругой. Я рассказал ей о Пит и Джой, и она долго смеялась.

— Почему фаранги такие глупые? — спросила она, и я не нашел что ответить.

ПИТ

Когда я позвонил Джой и спросил ее о письмах, она начала хихикать.

— Я хотела послать очень много писем, — сказала она. — Я шутила с Вами.

Я сказал, что я не понял шутки, но она только смеялась.

— Я хочу, что бы Вы знали, что я тоскую по Вам очень сильно. Я посчитала забавным, если Вы получите много писем вместе, — сказала она.

Я спросил ее, почему она поместила различные даты на письмах, но у нее не было объяснение этого, она только говорила, что это шутка, что она хотела, чтобы я улыбнулся, когда читал их.

Джой спросила меня, смогу ли я вернуться в Таиланд ко дню ее рождения, 8 сентября, и я сказал, что приложу все усилия. Работа шла хорошо, и если я продолжу работать так же усердно, то была хорошая вероятность закончить к концу августа.

— Я хочу увидеть Вас на моем дне рождения, — сказала она. — Все хотят очень сильно Вас увидеть. Мой отец, мой брат, все. Может, мы устроим вечеринку, ОК?

Я уверенно сказал, что мы устроим вечеринку, если я смогу вернуться вовремя. Я спросил Джой, как она проводит время в Сурине. Она сказала, что работала весь день, а вечером она смотрела телевизор с ее братом и отцом. Я спросил ее, не надоело ли ей там. Она сказала, что она счастлива, потому что я счастлив. Она делала все, что я просил. Я чувствовал себя действительно виноватым, не доверяя ей прежде. Я задавался вопросом, что делал Фирафан, начал он расследование или нет. Я был уверен, что он потратит время впустую. Джой делала то, что я просил, она вернулась домой к семье, чтобы ждать меня. Я звонил ей каждые два дня, и она всегда находилась там, не было никаких вопросов о ее работе в Бангкоке. Я был уверен, что она не пробовала подставить меня. Она любила меня, и она доказала это.

После того, как я повесил трубку, я вышел и купил конверт с изображением улыбающегося Лондонского Бобби (полицейского — прим.) на фоне автобуса, и я написал письмо с рассказом, насколько я люблю ее и тоскую по ней. Я положил десять тысяч бат в конверт и отправил по почте срочным письмом, что бы оно быстрее дошло до Джой. Я тосковал по ней больше, чем я мог бы объяснить на словах. Холод, пустота в моей груди постоянно напоминали, что ее нет рядом. Я тосковал по ее улыбке, ее смеху, запаху ее волосами и чувству ее тела, прижатого ко мне. Я тосковал по тому, как она дотрагивается до меня во сне, ее руке, шарящей по простыне, когда она искала меня, скольжению ее пальцев между моими. Я хотел наблюдать ее в душе, смотреть ее одежду, видеть, как она покрывает лаком ее ногти, высунув кончик ее языка между зубов и хмурясь от концентрации. Я тосковал по ней до боли, и единственный способ, которым я мог выразить это — послать ей десять тысяч бат.

Через три днями после того, как пришли пять писем, я получил еще два. Прежде, чем я открыл их, я проверил почтовые штемпели. Они оба были отправлены по почте восьмого числа, как и остальные. Я открыл их. Одно было датированно 12 июля, другое 13 июля. В чем же, спрашивается, она играла? Я прочитал их, но все, что я мог подумать, было то, что она написала все семь писем в один и тот же день. Почему она не положила их в один конверт?