Читаем Личная терапия полностью

И вот здесь возникает проблема, которую мы обсуждаем уже третьи сутки. Формулируется она так: кто будет выступать от группы с докладом? Проблема, к сожалению, тоже не очень простая, потому что от первого впечатления на конференции зависит и все дальнейшее мнение. Можно доложить посредственные результаты блестяще и тогда «эхо», которое нам так нужно, широко разнесется по профессиональной среде. А можно самые блестящие результаты изложить посредственно, спотыкаться, мямлить, тогда работа будет дискредитирована восприятием аудитории. К несчастью, тут у нас имеются определенные трудности. По логике вещей, докладывать о полученных результатах должен, вне всякого сомнения, Авенир. Он у нас главный разработчик почти всех новых идей, и ему принадлежит большая часть проектов, созданных по этим идеям. Мой вклад в работу гораздо более скромный. А что до Никиты, который, кстати, числится руководителем группы, то он при всех явных своих достоинствах скорее менеджер, чем ученый. Продуцирование, а тем более развертывание идей – не его область. И вот как раз Авенир выступает у нас довольно плохо. Во-первых, из десяти слов, которые он произносит, семь – это термины, известные только узким специалистам, а наука хоть и предельно терминологична, поскольку в термин можно упаковать весьма многое, но все же не до такой степени, чтобы превращаться исключительно в «птичий язык». Во-вторых, у Авенира неважная дикция: из тех же десяти слов, по крайней мере, три аудитория не воспринимает; будто рот у него забит слипшейся вермишелью, и он пережевывает, пережевывает ее, и никак не может пережевать. И в-третьих, Авенир, будучи полностью погружен в свои собственные размышления, обычно не делает никаких скидок на зал; он полагает, что если что-то понятно ему, это «что-то» будет понятно и всем остальным. В результате к середине доклада его обычно перестают слушать. Слушатели ведь не ишаки, они не могут все время идти с грузом в гору; им требуются паузы, чтобы слегка отдышаться. И, наконец, при всей своей флегматичности, о которой у нас в институте уже ходят легенды: на Авенира, к примеру, можно сбросить кирпич с пятого этажа, а он посмотрит и скажет: что-то кирпичи нынче стали тяжелые, – Авенир, тем не менее, удивительно вспыльчив и, что хуже, никогда нельзя предсказать, где это его свойство себя проявит. Авенир может вполне равнодушно встретить самое оскорбительное высказывание: вежливо, не повышая голоса, объяснить оппоненту, что тот был не прав, причем сделать это с несокрушимой логикой, которой нечего противопоставить, а может от какого-то пустякового замечания вспыхнуть и наговорить такого, что расхлебывать потом приходится не один месяц. Мы уже были свидетелями, как он, выступая в дискуссии, устроенной одной из многочисленных женских организаций, замахнулся на ведущую микрофоном только за то, что она, отвечая ему, процитировала мадам Блаватскую. Авенир ненавидит всяческий оккультизм и считает, что ни один здравомыслящий человек верить в подобную чепуху не может. А если он на нее все же ссылается, значит – жулик, и обращаться с ним следует соответствующе.

В общем, Авенир для ответственного выступления не годится. Он и сам это к нашей радости понимает и без всяких возражений снимает свою кандидатуру. Правда, также не подходит для выступления и Никита. И здесь суть даже не в том, что Никита как менеджер не слишком хорошо умеет распаковывать смыслы. В конце концов для доклада это не слишком важно. Существует базовый текст, и его лишь нужно грамотно пересказать. Причины здесь совершенно иные. Никита хорош, если требуется провести какие-нибудь деловые переговоры. Здесь он, следует признать честно, незаменим. Он представителен, он очень вежлив, он чрезвычайно доброжелателен. Главное же, что он может буквально часами мусолить всякие мелочи и с таким интересом, как будто для него это – главное в жизни. В общем, на переговоры мы всегда выставляем Никиту. Однако те же его достоинства немедленно превращаются в недостатки, как только речь заходит о выступлении в научной среде. Потому что на переговорах с коммерческими партнерами главное, насколько я понимаю, это – скрыть истинное содержание. Сделать его практически неразличимым, спрятать как можно глубже под обтекаемыми формулировками. А при выступлении в научной среде цели принципиально иные. Здесь как раз требуется вывести содержание на поверхность; сделать его обозримым, понятным, доступным каждому из присутствующих, чтобы любой, кто бы ни выслушал сообщение, информацию или доклад, мог бы потом без труда сказать – в чем там, собственно, дело. А вот этого Никита как раз и не может. Он уже настолько привык говорить расплывчатыми словесными оборотами, которые можно потом толковать как угодно, что сказать что-либо просто и ясно, видимо, уже не способен. На трибуну ему лучше не выходить. Аудитория после такого доклада останется в недоумении.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее