Личность

По своим политическим взглядам руководящая тройка «Союза» была неоднородна. Идейным руководителем по-прежнему оставался Потурецкий, но Ян Добрый частенько навязывал ему свои сектантские воззрения, ссылаясь на то, что он один является, а вернее сказать — являлся, членом «подлинной» компартии и у него одного установились «подлинные» контакты с рабочими. И то и другое было правдой. Позиция Доброго неожиданно окрепла в феврале 1942 года, когда в Гурники приехал его брат Войцех, один из членов инициативной группы коммунистов, находившихся в СССР и переброшенных в Польшу. Ян Добрый уже тогда не жил у матери, полностью перешел на нелегальное положение и скрывался у путевого обходчика Калюса за городом под вымышленной фамилией, однако мать знала его адрес. Она-то и сообщила мне и Потурецкому, что оба брата хотят с нами встретиться в сарае Калюса за железной дорогой. Весть о появлении Войцеха Доброго обрушилась на нас как гром среди ясного неба. Когда мы шли на место встречи, вооруженные пистолетами, с охраной, состоявшей из четырех парней из распущенного на зиму отряда Цены, мы понимали, что должно произойти что-то очень значительное, переломное. Потурецкий был взволнован: к нему прибыл кто-то оттуда, из страны, в которую он верил, прибыл через Варшаву, и, по словам матери братьев Добрых, «со страшно важным делом». Нам обоим казалось, что он прибыл специально к нам, чтобы установить контакт с нашим «Союзом». Значит, там знают о нашем существовании, мы нужны им. Мы были горды. По пути совещались, о чем его спросить, а поскольку вопросов было великое множество, то мы распределили между собой роли. Потурецкий предполагал, что теперь-то наш «Союз» непременно станет составной частью польской коммунистической партии и он, «Штерн», полностью и безоговорочно подчинится новому руководству, которое должно состоять из членов КПП. Он беспокоился о том, как ему получше рассказать о своих политических ошибках и колебаниях, вспоминал отдельные положения программы КПП, существовавшей до роспуска партии, признавал, что программа «Союза» отличалась от КПП. Возможно, он даже боялся встречи с Войцехом. Должен признаться, что, когда прошло первое ошеломление, во мне пробудились подозрения. Войцеха я знал только понаслышке, и его неожиданное появление у нас в военное время, в период столь горячих боев, казалось мне немного странным. Я опасался провокации. Я никогда не принадлежал к слишком доверчивым, скорее наоборот — был полон недоверия, кроме того, я знал о столь же неожиданном появлении в Гурниках младшего сына А. П., Юрговского — «Козы» и о его разговоре с Кжижаковским. Появление двух этих людей невольно связывалось между собой. Мне подумалось: а не враг ли нам подсылает провокатора? Что из того, что Войцех Добрый был известным коммунистом? А кто он теперь — этого мы не знаем. Поэтому я позаботился об охране и прихватил пистолеты для себя и Потурецкого. Своими сомнениями я не стал с ним делиться, он высмеял бы меня, а я терпеть не мог его насмешек. С такими противоречивыми чувствами мы вошли в железнодорожную будку. Двоих ребят я оставил под навесом у входа, двое других вели наблюдение за железнодорожным полотном и дорогой.