Личность

Он бил меня наотмашь рукой по лицу, пинал коленом в живот, ругаясь и обзывая меня всяческими словами, потом с силой толкнул на табуретку, всего избитого и стонущего от боли. Я готов был сказать: «товарищи, что вы делаете, это же я, ну, который сконструировал мину», но тут мне пришло в голову, что эти люди, возможно, не имеют никакого отношения к минам, а опасаются моей мнимой слежки из-за своей «левой работы». «Настек», когда я описал их внешность, признался, что это его люди, и похвалил меня за молчание. Мы не должны знать друг друга, так будет для нас безопаснее. Пусть каждый занимается своим делом. Однако тайна моя вскоре раскрылась, так как спустя несколько дней я встретил их в мастерской «Настека», где проводил инструктаж по изготовлению мин. На этот раз именно они пришли и, увидав меня, остолбенели от изумления. Я до сих пор помню их фамилии. Если они живы, пусть простят мне описание этого инцидента. Одного звали Мечислав Потоцкий, ему было лет 25, другой постарше, Мечислав Пила, из Гурников. Тогда мы крепко выпили, «чтобы загладить недоразумение».

Я сверх ожидания быстро сжился с новой средой и, должен признаться, чувствовал себя в ней морально в большей безопасности. Ко мне уже не относились, как к «пану учителю», хотя определенная дистанция в отношениях сохранилась, она была вызвана, пожалуй, уважением не ко мне лично, а к моей профессии. По их мнению, я был обязан лучше их разбираться в общих вопросах, поэтому они охотно беседовали со мной. Я говорил им, что если бы все рабочие единодушно сказали войне свое «нет», то мир уже давно наступил бы, если они все вместе выдвинут какое-либо требование и будут стоять на своем, то они обязательно победят, поскольку представляют собой единственную организованную общественную силу. Мечислав Потоцкий не верил.

— Вы так утверждаете, а ведь после сентябрьского поражения обошлись без рабочих. Сила — это крестьянин, а не рабочий, жратва — на первом месте, а уж потом вся эта цивилизация или как ее там. Насчет единственной силы тоже неправда. А армия, а полиция? Разве это не сила? Забастовку организовать? Да мы сейчас даже договориться между собой не можем.

Потурецкий пожурил меня за то, что я не смог ответить ему, что армии состоят из таких же людей, как Потоцкий. Полиция и армия — это орудия власти, отсюда вывод: необходимо завоевать власть, и сделать это должен рабочий класс, тогда не нужны будут ни солдаты, ни полицейские. Он верил в это, пожалуй, столь же горячо, как и в революционное возрождение человека. Верил до конца и сумел заразить этой верой многих людей, которых я иногда встречал уже после войны. Некоторые не были даже с ним знакомы.

В ту сталинградскую зиму Потурецкий сильно изменился. От дел букинистического магазина он был отстранен, жена его находилась в больнице, дочь — в деревне, он часто менял квартиры, разъезжал по всему воеводству с лекциями. Вид у него был тяжелобольного: вечно красноватые веки, серое, осунувшееся лицо. Он немного поправился, когда переехал на некоторое время в деревню к сестре жены. Я навестил его там. Маня окружила его заботливой опекой. Меня никогда не интересовали и не интересуют его личные дела, но и они доставляли ему, по-видимому, дополнительные хлопоты, он даже не мог скрыть этого, пытался откровенничать со мной, намекал на мою неофициальную связь, закончившуюся, впрочем, трагически, ожидая, что я спрошу у него о жене и ее сестре. Но я так и не спросил. Из деревни он поехал в Варшаву, а затем через Краков вернулся снова в Гурники. В Краков он попал, когда там началась волна арестов, жертвой которых стали также несколько его друзей из краковской организации. Об этих арестах мы узнали еще до его возвращения. В Гурийки из Кракова проездом в Закопане приехала невеста Кжижаковского, Мария Доом, и рассказала, что немцы взяли весь краковский комитет. Мы тотчас отослали Ванду Потурецкую в деревню, чтобы она там переждала. Ян Добрый вместе с несколькими товарищами направился в отряд «Хеля», Кжижаковский и его девушка уехали в горы, а я остался и встретил Вацлава. Он рассказал мне, как все происходило. Только чудом ему удалось избежать ареста.

Было это так. В ту ночь он не ночевал в квартире своих знакомых, а в четыре утра туда нагрянуло гестапо и арестовало хозяев. Комендантский час застал его в другом месте, и он не смог вернуться домой. В восемь он должен был встретиться в районе Подгуже с членами краковского комитета. Он приехал туда на трамвае, а потом прошелся пешком по крутой улице, в конце которой находился трехэтажный дом, где должна была состояться встреча. В последний момент вспомнил, что у него нет сигарет, а курил он тогда много, и вошел в магазин, где увидел немца в штатском, попросившего у продавца сразу пять пачек сигарет. Такое количество насторожило Вацлава. Он подождал, пока немец выйдет, проследил, что тот направился прямо к тому дому, где была назначена встреча, вернулся в магазин, купил газеты «Гонец» и «Кракауэр цайтунг» и начал их листать.