Личные мотивы. Том 2

– Добра? Лучше бы ты меня просто любила, – невольно вырвалось у Крамарева.

Мать недоуменно посмотрела на него.

– Я не поняла, что ты имеешь в виду. Объяснись.

– Ты никогда меня не любила. Ты всегда больше любила Мишку, я это постоянно видел и чувствовал. Я от тебя за всю жизнь доброго слова не услышал, ты меня даже ни разу не похвалила. Ты сама не замечала?

* * *

Зоя Петровна слушала сына и с горечью признавала, что Максим в чем-то прав. Пусть не во всем, но в чем-то… Конечно же, не в том, что она его не любила. Она очень любила своего старшего сына, своего первенца, но…

Ей было всего двадцать, когда она вышла замуж за Виталия Крамарева, энергичного, красивого, активного, как ей казалось – целеустремленного. Виталий совершенно заворожил ее бесконечными разговорами о том, что он хотел бы в жизни сделать, чего достичь, и она по молодости лет не уловила, что все эти достижения были связаны с мечтами о должностях, а не о собственных профессиональных усилиях. Когда Зоя это поняла, она уже была беременной, а когда Максиму было полтора годика, не выдержала бесконечных разговоров об интригах, о том, кто кого подсиживает, кто кому что сказал, кто на кого посмотрел и кого куда после этого назначили, и ушла от мужа. Все его устремления сделать карьеру путем холуйского угождения были ей глубоко противны.

Потом она встретила Всеволода Савиных, Севочку, который был на пять лет моложе и казался ей поначалу совсем ребенком, однако через короткое время она поняла, что Сева – взрослый зрелый человек, ответственный, мужественный и сильный. Ей казалось, что таких не бывает, что слишком уж он молод, чтобы быть зрелым и сильным, однако они продолжали встречаться, и Зоя с каждым разом все больше убеждалась в том, что на него можно положиться, что он надежный и настоящий. Сева в то время работал и учился на вечернем отделении института.

Спустя два года они поженились, Максиму тогда было пять с половиной лет, и он отлично понимал, что дядя Сева – не папа, хотя родного отца не помнил вовсе. Еще через год, в 1973-м, у Зои и Всеволода родился сын Мишенька. И если за младшего мальчика Зоя всегда была спокойна, то за Максима у нее постоянно болела душа: она очень боялась, что отношения между сыном от первого брака и новым мужем не сложатся, ей казалось, что, если мальчик будет не самым лучшим, не самым умным и не самым послушным на свете, Сева в нем разочаруется и Максим начнет его раздражать. Тем более что Сева был таким серьезным, ответственным, настоящим тружеником, честным и порядочным человеком и любые недостатки в неродном сыне мог воспринять негативно.

И еще одно беспокоило Зою Петровну: она опасалась, как бы Максим не унаследовал от родного отца стремление к должностям и готовность к холуйству. Она воспитывала сына в строгости и постоянно внушала ему, что главное – это собственный труд и собственные достижения, что всем нужно заниматься вдумчиво и серьезно и достигать высоких результатов, что ни в коем случае ничего вплоть до мытья посуды нельзя делать кое-как, нужно все делать только на «отлично». Зоя Петровна говорила Максиму, что человек может гордиться только результатом своего труда, а вовсе не должностью и не привилегиями. Если сын приносил из школы отличные оценки, мать никогда не хвалила его – боялась перехвалить, только удовлетворенно кивала, мол, так и надо и ничего другого она не ждала и не потерпит. Когда Максим начал заниматься спортом, Зоя Петровна тоже ждала от него только высоких достижений. «Ты можешь сделать еще лучше, – повторяла она, – еще больше, еще качественнее, нельзя останавливаться на достигнутом и почивать на лаврах. Нужно стремиться выше и выше». И он стремился. Зоя Петровна боялась, что Сева будет недоволен мальчиком, и гнала сына вперед и вперед, к тому же она хотела, чтобы Максим уверенно владел знаниями и мог впоследствии найти себя в профессии.

Поэтому и не говорила сыну, что любит его, что он у нее самый лучший, самый замечательный. Для него же старалась. Понятно, что теперь, когда Виталий Андреевич все уши прожужжал Максиму о том, какой он чудесный и умный, сын слушает только отца. Теперь для него отец со своими нереализованными амбициями – свет в окошке. Вот она, обратная сторона родительской строгости, которую использовали, казалось бы, исключительно во благо.