Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Но вот уже полтора года она была постоянно задумчива - не то чтобы уныла, скорее рассеянна и молчалива. Она носила Францию в своем сердце, и бремя оказалось нелегким. Я знал, что ее печалит, но другие считали ее задумчивость религиозным экстазом, ибо она не делилась ни с кем своими мыслями и лишь отчасти - со мной; поэтому я лучше других знал, о чем она неустанно думает. Мне часто казалось, что у нее есть какая-то тайна тайна, которую она хранит от всех и даже от меня. Это приходило мне в голову потому, что она иногда останавливалась на полуслове и заговаривала о другом, когда была, казалось, готова нечто открыть. Мне предстояло узнать ее тайну, но несколько позже.

Наутро после описанной мною беседы мы были с нею в лугах и, по обыкновению, говорили о Франции. Ради Жанны я всегда говорил бодро, хотя это было притворством - ведь теперь уж для Франции не оставалось ни малейшей надежды. Но лгать перед ней было так трудно, так было стыдно обманывать эту чистую душу, не ведавшую обмана и не подозревавшую его в других, что я решил отныне говорить по-другому и больше не оскорблять ее ложью. И вот я повел свою новую линию - откровенности (но при этом все-таки немного соврал, - ведь привычка есть привычка, и ее не выкинешь сразу за окошко; хорошо, если удается медленно согнать ее по ступенькам).

- Знаешь, Жанна, я много раздумывал прошлой ночью и понял, что мы ошибались: дело Франции проиграно; оно было проиграно еще при Азенкуре, а теперь оно и вовсе безнадежно.

Говоря так, я не глядел ей в глаза. Этого никто бы не смог. Было стыдно так грубо наносить ей удар и убивать в ней надежду, ничем не смягчая жестоких слов. Но когда они были произнесены и моя совесть освободилась от тяжкого бремени, я взглянул на нее. чтобы увидеть действие этих слов.

Я не увидел того, что ожидал. В ее задумчивых глазах было некоторое удивление - и только. Она сказала, по обыкновению, спокойно и просто:

- Безнадежно? Скажи, почему ты так думаешь?

Бывает, что вы боитесь причинить боль милому вам, существу, но с радостью видите, что бояться-то было нечего. Я почувствовал облегчение: теперь с ней можно было говорить не таясь и не смущаясь. И я начал:

- Мы - патриоты, и нам хотелось бы тешить себя надеждами, но не лучше ли взглянуть -в глаза фактам? О чем же говорят факты? Они ясны, как цифры в торговой книге. Стоит подвести итог, и мы увидим, что Франция обанкротилась; половина ее владений уже находится в руках английского шерифа, а другая половина - ничья, если не считать разбойничьих шаек, которые никого не признают над собой. Наш король со своими любимцами и шутами постыдно бездействует и живет в бедности на задворках, но и там не имеет власти; у него нет ни гроша денег, ни единого отряда солдат; он не сражается и даже не помышляет об этом; он не думает сопротивляться, он думает только об одном: как бы все бросить, зашвырнуть свою корону в помойную яму и бежать в Шотландию. Вот они - факты. Верно я говорю?

- Да, все это верно.

- Тогда остается только сделать, как я сказал: подытожить их все, и ты увидишь, что из них следует.

Она спросила обычным ровным тоном:

- Что же следует? Что дело Франции проиграно?

- Конечно. Раз таковы факты, тут и сомневаться нечего.

- Как можешь ты так говорить? И как можешь так думать?

- А как же думать иначе, раз имение так обстоит дело? Неужели при таких очевидных доказательствах ты можешь сохранять хоть малейшую надежду?

- Не только надежду, но гораздо больше: уверенность! Франция вернет себе свободу и отстоит ее. Не сомневайся в этом.

Я решил, что ее ум на этот раз утратил обычную ясность, - иначе она увидела бы, что приведенные мной факты могут означать только одно. Может быть, попытаться изложить их еще раз? И я сказал:

- Жанна, твое сердце боготворит Францию и поэтому обманывает твой разум. Ты не понимаешь, как обстоит дело. Дай я тебе все начерчу палкой на земле, Смотри, вот это - примерные границы Франции. Посередине, с востока на запад я провожу линию - это река.

- Да, Луара.

- Вся северная половина страны находится в руках англичан.

- Да.

- А южная половина по сути дела - ничья. Наш король признал это, раз он собирается бросить нас и бежать в чужие земли. У Англии здесь армия, она не встречает отпора; стоит ей захотеть, и она завладеет всем. По правде говоря, для нас потеряна уже вся Франция. Ее нет, она не существует. То, что было некогда Францией, стало британской провинцией. Так это или не так?

Ее тихий голос дрогнул, но она отчетливо выговорила:

- Да, это так.

- Вот видишь! Для полного итога я добавлю еще только одно: была ли у нас за все это время хоть одна победа? Шотландские полки несколько лет назад выиграли одно-два незначительных сражения под французским знаменем, но я спрашиваю о французах Двенадцать лет назад, при Азенкуре, восемь тысяч англичан почти полностью уничтожили шестьдесят тысяч французов; с той поры французская доблесть умерла. Сейчас принято говорить, что довольно пяти английских солдат, чтобы обратить в бегство пятьдесят французов.

- Увы! И это тоже верно.

- Так не пора ли проститься с надеждами?