личный лекарь Грозного

За мной так и не прислали, и я после Думы, не заезжая в Сретенский монастырь, отправился домой. Ехал я в довольно мрачном настроении, в моей голове вертелись десятки осложнений в родах, которые я знал, мне казалось, что какое-нибудь из них обязательно случится. И действительно, когда я зашел в дом, первое, что я услышал, был крик жены. Пока я, чертыхаясь, скинул с себя всю тяжеленную одежду и зеленые расшитые сафьяновые сапоги, крики повторялись еще несколько раз. Но когда подбежал к закрытым дверям, оттуда уже раздался писк младенца. Войдя в комнату и увидев, что одна из бабок, собирается окунуть моего ребенка в лохань с водой, я выхватил мальчика, да, да, мальчика, у нее из рук и слегка вытерев чистой холстиной, положил его на грудь Ирине, прямо в широко расстегнутый ворот рубахи. Когда он немного захныкал и начал тихонько шевелить головой, в поисках молока, Ира, улыбаясь, подставила ему сосок, и тот сразу замолк, найдя то, что было нужно.

-Вот так, надо делать, я вам сколько раз говорил!- рявкнул я на присмиревших бабок,- пуповину чем перевязывали?

-Так боярин, Сергий Аникитович, все, как ты велел, исполнили, заговорила одна,- ниткой шелковой перевязали и желтым идом намазали.

-Йодом,- машинально поправил я,- как послед будет отходить, меня позовите, понятно? - Я поцеловал Иру и выскочил в коридор. Там уже стояла куча народа. Моя кормилица робко спросила:

-Сергий Аникитович, так кого Господь нам послал?

-Сына, сына мне Господь послал, - сказал я, ей, улыбаясь,- Эй, Федор, давай зови мужиков, пусть бочку водки во двор выкатывают, да пожрать не забудь поставить. Сегодня гулять будем. Да пошли гонца к Лопухину и Хворостинину, тот вроде еще дома был, не отослал государь никуда.

Через час я вновь поднялся к Ире. Младенец был уже запеленат и лежал рядом с ней. Внимательно рассмотрел отошедший послед, он оказался без всяких дефектов. Моей жене, конечно до меня не было никакого дела, все ее внимание было обращено на ребенка.

-Ну и ладно, мне тоже есть чем заняться,- подумал я.

И вскоре наше подворье огласилось веселыми воплями и песнями. Часа через два появился Лопухин, сообщил, что подарок для внука будет после крещения, и с довольным кряканием махнул стопку водки. Ухватив со стола здоровый кусок пирога с зайчатиной, он, прожевывая его, рассказывал мне, что девки Лопухины они такие - парней рожают только шум стоит.

Когда приехал Хворостинин, мы перешли в дом, оставив на улице веселиться весь народ. Только охрана с тоской от ворот посматривала на поднимающих кружки мужиков, они прекрасно знали, чем для них может кончиться нарушение сухого закона. Кошкаров поблажек никому не давал.

За стол также пригласили и датчанина, который долго и настойчиво что-то мне говорил, а Борис, видимо устав, все это слушать, перевел коротко:

-желает он тебе всего хорошего, добра, благоволения царя и еще много детей.

Я встал, поблагодарил всех присутствующих, поднял стеклянный кубок и предложил выпить за здоровье нашего царя Иоанна Васильевича, которому я обязан решительно всем.

Все встали и вслед за мной выпили за этот тост. Затем мы сидели, говорили о делах, планах, о детях. Мне стало жарко, и я вышел на улицу. Холодный ветер обдувал разгоряченное лицо. Настроение было отличным. Казалось, в этот момент, что все в моей дальнейшей жизни будет хорошо. Наконец меня пробрал мороз, и я пошел опять к праздничному столу.

Погуляли мы хорошо. Но на следующий день все равно надо было вставать и отправляться на службу. Ночевал я себя в кабинете. Наша спальня, увы, была занята. С десяток служанок всю ночь бегали там вокруг Иры и младенца. Новорожденный пока не набрался сил для хорошего крика, поэтому еще не все прочувствовали, что в доме появился маленький ребенок..

Когда я уходил, Ира, уже не знаю, в какой раз приложила его к груди. И тот насасывал ее, усердно работая пухлыми щечками.

Мороза на улице не было, и когда я с охраной выехал из ворот там уже стоял народ, кричавший поздравления, было и несколько нищих успевших перебазироваться от Варваринской церкви, в надежде получить хотя бы пряженец от боярских щедрот. Пришлось мне остановиться, и приказать караульным, стоявшим на воротах, принести остатки вчерашнего пиршества и раздать собравшимся. Кроме того, я высыпал полкошеля меди для нищих, которые тут же кинулись в снег, собирать деньги, отталкивая друг друга. А мои караульные, беззлобно посмеиваясь, растаскивали тех одноруких и безногих, у которых вдруг нашлись все конечности, открылись бельма, и которые сейчас кидались в драку, стараясь урвать побольше медных чешуек.

Но времени, развлекаться такой забавой у меня не было, поэтому я двинулся через дерущуюся толпу, предварительно распорядившись, что если голодранцы будут и дальше тут биться, попотчевать их батогами, а то потом не отлипнут от ворот.