Личный враг Геринга

Бессонов задумался. Было дело. В апреле 1941-го в Париже немцы праздновали день рождения Гитлера. Устроили воздушное шоу с участием французских летчиков. По замыслу организаторов, их позвали как мальчиков для битья, чтобы лишний раз продемонстрировать превосходство немецкого оружия. Знакомый летчик-француз уговорил его тогда выступить за их команду. Он-то немцам праздник и испортил. Мало того, что выиграл стрельбу из пулемета по наземной цели, так и в воздушных боях «завалил» из фотопулеметов Хартинга и компанию.

Асы настоящие. На фуршете французы, чувствуя себя именинниками, представили его как русского графа Оболенского. Немцы восхищались и все допытывались, как он с использованием одного и того же маневра умудрился обхитрить их всех. Потом Хартинг подвел его к какому-то бонзе из Берлина, важному и высокомерному до неприличия. Тот как милость предложил послужить великому делу в рядах личной эскадрильи Геринга. Отказ воспринял с удивлением, дал время подумать и пообещал или пригрозил, что разговор не окончен. Не думал тогда Бессонов, что эта встреча может закончиться для матери и сестры арестом и заточением в гестапо. Про что угодно, но о том, что Оболенский сражается на Восточном фронте, там знать не должны…

– Сомневаюсь, что Хартинг сумел рассмотреть сбившего его летчика.

– Он твердит про почерк аса. Говорит, уже встречался с ним.

– Ему виднее.

– Очная ставка вас, Павел Григорьевич, не смущает?

– Зачем? Допустим, он меня узнает, а я его нет. Для нормального суда – мало. Для трибунала, наверное, хватит. Я и так в вашей полной власти, прикажите своим орлам, они моментально любой приговор исполнят.

– Эти исполнят, не сомневайтесь. Я хочу знать, кто вы, Павел Григорьевич.

– Я – русский, Николай Ульянович. Не только по крови, а и по мировоззрению. По духу, если вам так ближе. Как могу защищаю свою страну от захватчиков. Дворянин я или пролетарий, православный или атеист – в данной ситуации большой роли не играет. Или вы думаете по-другому?

– А я в Киеве вырос, – резко сменил тему разговора Васильев. – В Святошино. У нас был огромный зеленый двор с множеством сокровенных уголков. Мы, шпана, делились по возрастам и разбредались по своим углам. Мелочь – в песочнице, девчонки на качелях и скакалках, пацаны играли, в том числе и на деньги, лазали по пригородным огородам и садам, курили и выпивали втихаря от взрослых, дрались между собой и другими дворами, и почему-то всем двором дружно травили одного барчонка: забирали у него деньги и еду, мазали в грязи, дразнили. Почему, хоть убей, не знаю. Так все делали, и я в том числе.

Уже постарше, когда учился в ремесленном, встретил первую любовь. Вот проводил ее до дома, а назад поздним вечером через пол-Подола домой возвращаться. Местные окружили и вшестером хотели объяснить, как нехорошо по их району с их девчонками гулять. Откуда этот барчонок взялся, не знаю, но влез в круг, стал со мной спина к спине. Бились недолго. Я остался на ногах, хотя расквасили нос и выбили зуб, а Серега остался лежать в луже крови. Кто пустил в ход финку, не нашли: ни милиция, ни святошинские воры. А мне до сих пор стыдно перед этим парнем… Так я очень лично и доходчиво получил урок, что происхождение не определяет качества человека. Поэтому родословная для меня не награда и не приговор. – И снова резкий возврат к прерванному разговору: – Вы, Павел Григорьевич, сказали, что вы – русский, но войну ведут не русские и немцы, не Россия с Германией, а Советский Союз против фашистской Европы. Понимаете разницу?

– Россия никогда не была только русской или только для русских. Я могу быть русским, а по крови хохлом, мордвином, татарином, чукчей или евреем. Да кем угодно. Хоть немцем. Что определяет? Очень просто – любовь и готовность умереть за Родину. Я готов. И мне все равно, как называется сегодня моя страна и кто сидит в Кремле, но, если враг пытается ее захватить, я против.

– А идеи, цели, которые всех объединяют? Это, по-вашему, ничего не стоит? Советский человек сознательно идет в бой…

– Простите, перебью. Меня два советских человека в кошаре едва не задушили. Скорее всего, дезертиры, здоровые кабаны. С виду и по говору то ли казахи, то ли калмыки.

– Просто так?

– У одного бумажка выпала, я поднял. А там гитлеровская листовка: «Бей жидов и комиссаров, встречай освободителей…». И шли они в сторону, противоположную фронту. Эти уже готовы встречать. Были… Так что на любую идею можно придумать другую, гораздо более соблазнительную и привлекательную. Как добропорядочных немецких рабочих и бюргеров за десять лет превратили в фанатичных фашистов? Завтра будут новые цели, под них придумают новые идеи. Умирать за них? Может, и красиво, но глупо.

– А за что не глупо?

– За друга, за женщину и Родину. И то первые два под вопросом – могут предать.

– Доходчиво. Спасибо. К нам, кажется, командир идет.

Подошел командир полка.

– Не помешал? Приглашаю, Николай Ульянович, на ужин. У нас сегодня…

– Знаю, знаю, но… Моего представителя, командир, за стол не зовешь, ну и мне тогда там не место.

– Уже настучал… Бес, отойди! Исчезни!