Лифт

Валерик, конечно, не поверил. Чтобы должности продавались? Нет, мир не может быть устроен так просто. Но Валерик так уже был изможден необходимостью решить судьбу несчастного миллиона, что взял да и согласился — перезревшим яблоком упав в привычные руки усатого.

— Я сейчас домой только сбегаю, — тихо вздохнул он, думая ненароком, что со сдачей в двадцать тысяч рублей ему будет куда понятней и спокойней.

— Нет! Что ты, брат! Это не мне надо нести! — вроде бы даже испугался усатый. — Где городская администрация, знаешь? Туда неси. Четвертый подъезд заходишь, через охрану, там такой лифт будет. Клади деньги в него и жми на второй этаж. Ну там и записку оставь: что хочешь такую и такую должность.

— И все?

— И все! — улыбнулся ему усатый, откусил хрусткого яблока золотыми зубами и сгинул.

Все еще находясь под властью морока, Валерик побёг домой, вытащил из-под пятнистого матраса пакет и двинул к городской администрации. Искомый подъезд обнаружился быстро — такой отчаянно угрюмый, что реформу ЖКХ хотелось начать именно с него. Охранника на месте не было, а вот лифт был. Дряхлый, с оплавленными — будто плачущими — кнопками, ну и с непременным амбре, конечно.

Валерик отсчитал себе свои законные двадцать тысяч сдачи, спрятал их в нагрудный карман, вложил записочку с прошением — будто в Стену плача пихал, соответственно перекрестил пакет и нажал на кнопку второго этажа, богобоязненно выпрыгнув из кабины в последний момент. Лифт клацнул челюстями, пожирая подношение, и тяжко поехал вверх.

Так Валерик попрощался с деньгами.

Три дня от пакета не было никаких новостей, и Валерик с этим уже даже где-то смирился: в конце концов, русский человек от судьбы своей ждет чего-то именно такого, а когда жизнь вдруг против всех правил начинает складываться, его обычно обуяет необъяснимая тревога.

На четвертый день Валерику позвонили и попросили подъехать в администрацию. Валерик взял собранный уже на всякий случай тревожный чемоданчик со сменой белья, брикетом хозяйственного мыла, ложкой, кружкой и крупой, и сел в автобус.

В администрации его провели к главе управы, взяли паспорт, а потом позвали зайти. Проклиная себя за легковерность, Валерик напоследок поскреб яичный желток на штанине, сказал себе, что перед смертью не надышишься, и шагнул в начальственный кабинет.

Глава управы был человеком грузным и изношенным — и все время переваливался, перенося вес с левой ягодицы на правую и обратно, будто сидел не в кожаном кресле, а на промасленной сковороде, и припекало все сильней.

Встреча оказалась удивительно скорой и формальной.

— Поздравляю вас, конечно, — вяло произнес глава. — Но впереди у вас много работы. Месяц вам чтобы осмотреться, а со следующего будете класть в лифт по половинке.

— По половинке чего? — игриво спросил Валера.

— Миллиона. Ежемесячно, — терпеливо объяснил ему усталый префект.

— Да где же брать-то? — поразился Валера.

— А с крепостных. Откуда ж еще? — в свою очередь удивился глава управы. — Вам вверено хозяйство. Вот и извлекайте из него.

— Я так не могу… — икнул Валера, чувствуя, как вскипает голова и холодеют руки.

— Если по итогам второго месяца не будет половинки, — вздохнул префект с сочувствием Понтия Пилата, — заведем на тебя уголовочку по финансовым преступлениям. Начальство требует чистить ряды. Про предшественника своего в хронике происшествий не читал?

Валера помотал тяжелой головой.

— Ну ступай, — печально сказал префект. — Родина на тебя надеется.

Первую неделю Валера пребывал в ступоре и из водочного водоворота сумел выгрести только к середине второй — прочитав случайно в старой газете ту самую хронику происшествий. После этого сходил в городскую баню, собрал по дому все спиртосодержащие жидкости и отнес их на помойку — почитай, сдал в благотворительный фонд.

Встряхнулся.

И поехал осматривать коммунальное хозяйство Новобайдаевского микрорайона, сурового жилмассива, заселенного потомками угледобытчиков.

В Новобайдаевке все было из рук вон — с похмелья Валера понимал это особенно остро. Горячей не было, в подъездах кровь и моча стояли по щиколотку, а на желтых газовых трубах во дворах девятиэтажек подтягивались ребята со стрижкой «полубокс».

Сначала Валере захотелось «девяточки», потом валокордину, но он себя оба раза переборол.

Прошел по ЖЭКам, собрал начальников и в актовом зале девяносто девятой школы — в тот момент еще не закрытой, — потея от волнения, выступил.

— Товарищи! — срывающимся фальцетом обратился Валера к мутноглазой перегарной гидре, которая оцепенело смотрела на него, выгадывая, как бы его половчее сожрать.

— Товарищи! В Новобайдаевке сегодня все обстоит плачевно! — словно Орджоникидзе на митинге, рубанул Валера.

В зале хамски захрапели.

— Уволен, — вырвалось у Валеры.

Храпевший непристойно почесался и устроился поудобнее, улегшись бочком. Но прочие встрепенулись.

— Сегодня Новобайдаевка — заповедник социализма, — зачем-то сказал Валера. — А я хочу позвать вас за собой в капитализм!

— Дерьмократ! — тетка с химией и в очках, как у Чикатило, встала, сморкнулась и затопала к выходу.