Лихая шайка

Следом за ним покинул свое кресло и Пороховицкий. Он выглядел мрачнее тучи.

– Вы свободны, Капитолина Михайловна, – сквозь зубы процедил обер-полицмейстер. – Ваш друг Арсений Мартынов… К сожалению, не знаю, как величать его по батюшке… Он обо всем позаботился. Не скажу, что я в восторге от такого рода решения, но… Обстоятельства, так сказать, вынуждают меня… – Он замолчал и взглянул на Мартынова. – Надеюсь, на ваше слово можно положиться.

– Безусловно.

Арсений прошел вперед и взял Капитолину под локоть. Спокойствие оставило его. Мартынов жаждал, как можно скорее, убраться отсюда. Хотя внешне это мало в чем проявилось.

Адъютант Пороховицкого открыл перед ними дверь.

– Это не последняя наша встреча, милейший, – бросил в спину Мартынову обер-полицмейстер. – Равно как и с вами, дражайшая Капитолина Михайловна. И, можете мне поверить, когда мы увидимся с вами в следующий раз, я буду готов к этому крайне основательно. И не забуду того оскорбления, которое вы нанесли нашему ведомству в моем лице. Не будь я Пороховицкий!

Ни Мартынов, ни Вайсман ничего не ответили на это. Они вышли из кабинета Петра Лазаревича и не могли видеть, какими взглядами наградили их на прощании оба полицейских.

Не видели они и того, в каком бешенстве был Пороховицкий, когда час спустя ему доложили, что люди, виденные им в подзорную трубу на крыше старого заброшенного Кафедрального собора, вовсе даже и не люди, а ряженные в жандармские мундиры тряпичные манекены. Состояние Григория Степановича Бондаренко и вовсе не поддавалось описанию.

Глава 25

В ожидании встречного вояжа

Не застав Бесшабашного на майдане, Черный прямиком велел кучеру ехать в трактир Мельникова, излюбленное место Пафнутия. В просторном зале трактира всегда можно было затеряться среди разночинной публики.

Как и всегда, здесь было шумно. Играл оркестр, пара подвыпивших купчиков вышли на центр зала плясать. Музыканты задорно исполняли русскую, купцы веселились. Ростовский «деловой» действительно оказался у Мельникова. Сидел он во втором ряду столиков, ближе к середине зала, где было организовано нечто напоминавшее эстраду. Шумели в трактире так, что собеседники могли не заботиться о том, что кто-либо услышит их разговор…

– Упокой, Господи, душеньки их. Прими земля косточки, – хватив эля, Иван потянулся за хлебом с жареными мозгами.

– Сами с Тетеревом чудом спаслись. А из наших никого-то больше. Все там полегли. В Москве, – продолжил Митька свой рассказ, вперив взгляд в полового, который как раз поднес к столику графин английской горькой и три стопки.

– Ступай. Сами небось разольем, – угрюмый взгляд Бесшабашного заставил официанта незамедлительно удалиться.

Выслушав Митькино сообщение о событиях в Москве, Пафнутий помрачнел. Бесшабашный двинул на середину стола тарелку с излюбленным обеденным блюдом – щами с головизной и отер бороду белоснежным льняным полотенцем, угодливо поданным подручным.

Митька, предчувствуя грозу, искоса смотрел на Бесшабашного.

– Да, не таких новостей ждал я от вас, – начал Пафнутий, отодвигая на середину стола тарелку со щами. – Ваше дело было малое. За обиду нанесенную ответить. С несогласными «наганом» порешить, и остальные бы забоялись. Потому страх надо было в них поселить. Силой неожиданной стихийной на московских обрушиться и одним махом все в свои руки заключить. А вы, видно, положили, что московские сами вам все на блюде с золоченой каймой принесут. То-то и вышло, что ни с чем вы теперь ко мне явились.

– Не, Пафнутий. – Митька, несколько раз порывавшийся возразить, наконец улучил минутку. – Все ты говоришь верно, но и московские не промах оказались. Они прежде нас «наганы»-то повынали. Есть там у них один такой Мартынов. Стреляет, что гвозди забивает. С десяти шагов в глаз. Не робкого десятка там стрелки. А что до баб, так ты говорил, что сладить с ними, как плюнуть. А до них еще труднее добиться, чем до иного мужика. Тут уж и ты, верно, сам кому-то в обман дался, коли такое предположил. Не те это марухи, что у нас на Боготяновке. То бабы особые.

Митька пока говорил, не заметил, как лицо Пафнутия багровело. Глаза Бесшабашного налились кровью.

– Ты мне Лазаря-то не пой, Черный. Говори лучше, как на духу все. Нешто ростовские стрелки хуже московских оказались? Не поверю я ни за что в это. Не сумели вы все, как условились, исполнить…

– Прав ты, Пафнутий. И мы стрелять умеем не хуже ихнего. Да только не ждали там нас с распростертыми объятиями. А ждали с «наганами». Так-то. Тут уж ты, атаман, нас в заблуждение своими напутствиями ввел. – Митька потянулся за графином с горькой, наполнил одну из стопок и тут же выпил.

– Щенок! – Бесшабашный приподнялся. Могучий кулак его с грохотом опустился на тяжелый дубовый стол, отчего посуда с разнообразными яствами зазвенела. – Посмел ты предположить, что Пафнутия кто вокруг пальца обвел? Не так-то прост Пафнутий, чтобы его кто угодно дурачил!