Лихие лета Ойкумены

Земля, наша земля,Буйным цветом одетая.Почему ты нам, земля,Как сердечная рана?Кликом кровных зовешь,Как безлетье грянет,Солнцем в небе сияешь,Как на добро станешь.Как на добро станешь,Воздашь медом,Земля, наша земля,Благодатная мама!Ты одна на свете,

Ты одна, как доля.Счастье милое сердцу,Еще милее воля!Земля, наша земля,Не лелей злую погибель,Хорошими деламиСлавься между людей.Весели всех зеленьюДа утешай привольем,Будь щедра, земля,Засевайся хлебом.Хлебом — не печальюИ не костьми в поле.

Счастье милое сердцу,Еще милее воля!Приумножай нам родыМужественными сынами,Земля, наша земля,Благодатная мама!Ты одна на свете,Ты одна, как доля.Счастье милое сердцу,Еще милее воля!

Старый гусляр слушал пение Светозара с закрытыми глазами. Отрок тогда только заметил это, как прервал пение, а с пением и игру на гуслях. Заметил и смутился, однако ненадолго. Ибо гусляр улыбнулся и тотчас сказал:

— Вон ты какой! Чья же это песня? Среди поселенцев услышал или от кого-то из калик перехожих?

— Как вам сказать? Сама сложилась.

— Сама? Тебе, то есть принадлежит? Из твоих уст пошла?

Не стал ждать объяснений — без них, наверное, понял, что и как, поднялся, кряхтя, на ноги, взял Светозара за руку.

— Пойдемте. Пойдем, молодец, покажу тебя учителю нашему старейшине гусляров Будимиру. Пусть услышит тебя и побеседует с тобой.

Светозар не сопротивлялся, попросил лишь разрешения положить гусли в мех и пошел вслед за предводителем своим. Как же он был удивлен, когда увидел — старейшина гусляров слепой. Играл, когда приблизились, на гуслях, пел больным голосом, однако слепой был. Поднял непривычно высоко голову и смотрел в никуда невидящими глазами.

Гусляр-предводитель не остановил. Встал неподалеку и Светозару повелел встать и ждать удобного случая. А Будимир пел и пел, не так голосом очаровывал всех, кто был вокруг, как мелодией, добываемой из струн. Казалось, до сердца достают, словами говорят они у него.

— Старейшина, — нашел возможность и склонился к нему предводитель Светозара. — Я к тебе с челобитной.

— Какой, Чугайстро?

— Отрока-гусляра привел. Послушай, какие песни баюкают его мысли, и какая мелодия в его песнях.

Старейшина повел в ту сторону, где стоял Светозар, невидящими глазами, похоже, будто и, правда видел и старался разглядеть.

— Подойди, отрок, — сказал спустя. — Подойди и склонись ко мне, дай я посмотрю на тебя и узнаю, какой ты есть.

Светозар подошел и застыл перед ним на коленях. Будимир протянул сухие свои пальцы, ощупал лицо его, голову и потом отыскал запястья рук, долго и пристально искал линии на ладонях.

— Откуда будешь, молодец? Светозар сказал.

— А чей будешь?

— Сын княжеский Светозар.

— Мать Миловидой зовут?

— Да.

— Бывал я у вас… Садись, княжич, сын доброй матери и славного среди людей отца. Садись и спой нам то, что родил дух твой молодецкий.

Вокруг них собирался и собирался народ. Все это смущало Светозара, и он дольше, чем пристало, усаживался и пробовал струны. Когда решился, наконец, и хотел подать голос, оттуда, где стояло возвышение и откуда должны говорить с вечем, раздался клич:

— Внимание и повиновение!

— Погоди, отрок, — протянул старейшина высушенную годами руку, остановил его. — Зовут к послушанию, сейчас начнется вече. Будь здесь. После послушаю тебя.

— На вече мне надо быть около брата, старейшина.

— Вот проблема. Ну, а мне, как старейшине, тоже следует быть у возвышения. Договоримся так. Разыщи меня, как закончится все. Не медли только, только завершится вече, сразу и приходи. Мы с Чугайстро вблизи возвышения будем.

То, что говорили с вечевого возвышения, говорили известное уже: потребность земли и людей братских земель созвала всех в стольный город Волынь для важного дела. Суть его: на одного из князей земли Трояновой должны возложить сегодня обязанность быть ответственным за покой на рубежах, а затем за мир и согласие с соседями.

— Кто из ныне живущих князей достоин, быть таким? — спросил глашатай и обратился к старейшинам, которые сидели с правой стороны первыми. — Говорите вы, русичи.

Обычай повелел: старейшины родов должны выражать мнение большинства, выражать же его следует старшему. Поэтому на возвышение поднялся не князь — высокий многолетний старец.

— Поляне, росичи и втикачи, — сказал он, — признают целесообразным возложить эту обязанность на князя Тиверии Волота.