Лихие лета Ойкумены

У лангобардов, как и у франков, также не болели, наверное, раны гепидов. Видели оскверненную цветущую недавно землю и радовались тому, что она разорена, видели поверженный цвет гепидской земли — мужей, отроков, девиц, юных жен и воздавали хвалу тем, кто повергнул их, делили сытое застолье с татями, и величали их среди всех достойных наидостойнейшими, среди всех победителей победителями. Как же, они — союзники аваров и друзья кагана. Могли бы вспомнить, будучи обласканы благосклонностью аваров, что солнце не знает остановки, и на смену дню приходит ночь. Баяну, не до того было. Хмельные глаза видели только обильное застолье, хмельной ум помнил только победу, как и охваченное хмелем сердце склонно было к одному — возносить победителя. А что победитель отгулял свою свадьбу на добытой ратной силой земле, насытился хвалой, что соседи воздавали, и засел в своей великоханской палатке новое терзание творить. Знал же: роды его сыты нахапанным, порядок в родах и без него есть кому держать. Он как предводитель должен думать теперь, как быть дальше и прежде всего с соседями. С империей, конечно, подождет, с франками также. Это те соседи, которых до поры до времени лучше не трогать. А как быть с лангобардами? Союзники они, вроде, и выгодные, а еще выгоднее кажется кагану их Паннония. Там долины и долины, а на тех долинах тучные травы, привольные пастбища. Такие привольные и такие богатые живностью, что другие такие разве что на мезийских и фракийских долинах можно отыскать. А еще из тех долин вон как удобно будет ходить на ратные промыслы — и на ромеев, что за Дунаем, и на славян, которые сидят у подгорья и на нижнем Дунае. Воистину правду говорят: Паннония — земля-кормилица, земля-благодать. Как же быть с ней и как — с союзниками лангобардами? Среди них оставил из-за трудностей, рожденных походом на гепидов, роды своего племени. Теперь должен забрать их? А куда? Всем аварам не тесно ли будет на земле Гепидской, тем более, что и гепиды остались на ней?

Чувствует Баян сердцем: желание иметь землю Паннонии своей вон, какое большое в нем, а сомнение, стоящее на перепутье, не меньше, и кто знает, как обернулось бы, что взяло бы верх в его помыслах, если бы на помощь ему не пришли, оставленные среди лангобардов, родственники. Что-то они не поделили там с лангобардами, вернее, лангобарды не захотели поделиться с ними. Застукали одного из аваров на дворе, тогда, когда брал или, всего лишь, хотел взять собранный на ночь скот, и забили, как татя. А кто из аваров прощал когда-то кому-то кровь сородичей своих? Поднялось стойбище и отправилось на лангобардское селение. А уж как отправились, никого не пощадили, чтобы на эти разборки не появился король и не встал между бьющимися, сеча могла бы втянуть другие селения, и кто знает, не завершилась бы погромом как аварских, так и лангобардских родов.

Баяну поведали уже: король Альбоин прислал к нему посольство, не иначе, как с жалобой на бесчинства аварских родов. Что скажет послам? Пообещает угомонить мятежных да на том и остановится? А если король лангобардов потребует большего?

— Прикажите, пусть заходит тот, что прибыл от лангобардов, — решился все-таки выслушать главного из Альбоинского посольства. Когда посол отклонил завесу и остановился перед ним, собираясь с духом, не стал ждать его речей, сам заговорил. — Что случилось? Какая такая причина заставила собрата моего, короля Альбоина, прибегать к услугам послов?

— Беда, достойный. Роды наши не мирятся между собой. Лангобард или слишком возмущен был тем, что произошло, или не хотел, чтобы его перебили, заторопился, рассказывая то, что каган знал и без него.

— Ну и как? — Баян тоже представил из себя возмущенного. — Угомонили татей?

— Угомонить угомонили, но надолго ли? Если бы не король и не его мудрость, еще хуже обернулось бы. Вот почему повелитель наш велел мне напомнить тебе, достойный: пора забрать аварские племена из Паннонии. Сеча с гепидами завершена, отныне авары имеют свою землю.

— Разве я не забрал?

Посол от лангобардов не поверил тому, что услышал, но, все же, решился:

— Однако не всех и далеко не всех.

Кагана раздражали эти резоны.

— А если их некуда брать? Слышали ведь, я вернул пленных гепидов к своим семьям, велел им обрабатывать землю, а за опеку и защиту от чужеземцев давать нам половину того, что будут иметь с земли. Так и передайте королю: до какого времени будет так, как есть.

— Между нами составлен договор. Каган обещал уйти сразу после победы.

— Тогда обещал, сегодня не обещаю. Сказал уже: будет так, как есть. Кто знает, как повернется еще с гепидами и их землей, может статься, что император заставит нас уйти.

«Вот оно как! — отвернул прибитые грустью глаза лангобардский посол. — Что сказать после всего королю? Что заставить аваров забрать роды свои из Паннонии — бесполезное дело? Что же должны сделать, чтобы авары ушли оттуда? Как и каким образом?»

Не ведал и король Альбоин, что ему делать с союзными аварами и их каганом. Не ведал и злился, а зло никому еще не придавало мудрости.