Лиходеи с Мертвых болот

— Пожалуй, мил человек, в углу как раз тихое и спокойное местечко имеется.

Роман обошел, брезгливо поджав губы, пьяного мужичка, который стягивал с себя сапоги, решившись пропиться до основания, при этом разухабисто вопя:

— Эх, жизнь — копейка, судьба — злодейка! Пропадать — так пропадать. Лишь бы весело было!

Атаман примостился за свободным столом в углу, и тут же к нему подскочил второй слуга, неся любимые клиентом пироги с капустой и церковное вино. Разбойник пренебрежительным жестом отогнал полового, отхлебнул из кружки и задумался.

Настроение у него сегодня было тревожное. Тело покалывало, по нему ползли мурашки. Голова была пустая. Роман знал, что если сейчас расслабиться — то опять придут видения. Он всегда ощущал в себе какую-то темную силу и с юношества баловался чернокнижеством.

Разбойник встряхнулся: нечего размякать. Хмуро огляделся. Он привык приглядываться и чутко прислушиваться и порой узнавал из чужих разговоров что-нибудь важное. Неподалеку от него за длинным столом сидели несколько посадских людей — похоже, мастеровые, кузнецы, плотники. Не забывая отпивать из кружек, они вели оживленную беседу.

— Эй, мужики, гонял нас со Степаном воевода в саму Москву дороги камнем мостить. Эка город, скажу я вам! Наш супротив него, как семечка супротив тыквы.

— Ну загнул!

— А чего «загнул»? Домов там — тьма, а бояре в каменных хоромах обитают. И церквей видимо-невидимо — как звонари разом зазвонят, так уши закладывает. А в Кремле тамошнем колокольня, по указу самого царя Бориса отстроенная, так колокол на ней лишь две дюжины человек раскачать могут. Ну а народу-то, народу… Окромя русских — и хранцузы, и турки, и кого только нет. Дрянь народец. В Бога нашего не верит. А пьянствуют те же немцы — нашим мужикам такое и не снилось. Им даже по государеву указу отдельную слободу выделили, чтобы видом своим, шумом и пьянством простой народ не смущали.

— Да их и тут немало поналезло, — вздохнул один, похожий на купца. — Совсем торговцам житья от них не стало. Иногда глядишь на них и думаешь — а такие ли это люди, как и мы? А?

— Такие. Руки, ноги, голова. Только вот по-человечьи говорят плохо, язык наш коверкают.

— В Москве их даже на военную службу звать начали, — вздохнув, поведал вернувшийся из столицы мужик.

— Эх, — махнул рукой купец, — лучше бы ведмедей нанять — толку поболе. Не понимаю, какая от инородца польза? Что в купеческом, что в ратном деле… Вон, посмотрите, на рынке сейчас стоят. Безбородые, тощие — срам. Наторговались, послезавтра дальше поедут.

«Так, — отметил про себя Роман. — Послезавтра заморские купцы отбыть решили. Надо бы разузнать, стоит ли ими заняться…».

Тут к его столу подошел хромоногий, сутулый лысоватый мужичок с длинными волосатыми руками, крючковатым носом на круглом лице и с жиденькой бороденкой. Это и был Хромой Иосиф — хозяин кабака. Личностью он с первого взгляда выглядел жалкой и ущербной, достойной лишь презрения и жалости. Трудно было представить, что Иосиф способен на что-то путное. Но на деле субъект этот отличался хитростью и в душе был глубоко порочен.

— Мир тебе, добрый человек, — неожиданно густым и сочным басом произнес Иосиф, теребя в руках какой-то предмет, завернутый в холстину.

— И тебе, — снисходительно кивнул Роман.

— Пошли ко мне, поворкуем, — предложил хозяин.

— Не надо. Здесь поговорим. Скоты эти перепившиеся все равно ничего не слышат, — махнул рукой атаман.

— И то верно. Слышно, пощипали курей твоих хорошо. В городе только о том и разговору… — осторожно начал Иосиф.

— Пощипали. Засадные стрельцы городовые в деревне ждали. Ничего, теперь моя братва умнее станет, — нахмурился Роман.

— А откуда стрельцы про вас узнали? Как догадались засаду учредить? — спросил кабатчик.

— Хитер губной староста. Кто-то из братвы ему напел, — недовольно покрутил носом атаман.

— И кто это такой? — наигранно бодро осведомился хозяин, но чувствовалось, что он не в шутку обеспокоен.

— Сие мне не ведомо, — зевнув и отхлебнув вина, скучающе произнес Роман. — Кто угодно может змеем этим оказаться. Возможно, и ты, Иосиф.

— Почему ж это я?.. — испугался тот.

— Да ты же знал, что братва в сельцо собиралась. Помню, Убивец тебе об этом самолично рассказывал.

— Не, не говорил ничего… Ну, кажется, не говорил… — юлил Иосиф.

— Говорил, я знаю. Ежели выгода тебе будет или хвост задымится, то ты отца родного продашь. Продашь ведь?

— Да как можно? Что ты, отец родной?..

— Продашь. Так что, может, ты и есть тот иуда искариотский… Ну, чего погрустнел, брат? Я пока тебя в том не виню. Когда винить стану — ох, худо тебе придется. Хоть и дорог ты мне, Иосиф, но в кипящем котле я тебя все же сварю, прямо заживо. А иначе нельзя, ибо атаман я справедливый… Ну, ладно, чего без толку языком молоть. Узнал что?

— Узнал. Вроде у купца Егория имеется…

— А ежели и там не та?

— Тогда дальше искать буду.

— Будешь, куда ж тебе деваться.

— Хоть бы объяснил, на что она тебе, штуковина эта. Я бы, можа, лучше искать стал, коль знал бы.