Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!

— Да, Абдулла, ты истинный багатур. Скажи только: откуда тут урусутский нукер взялся? Возле шуракальского стана… Не знаешь? Я тоже не знаю. А вдруг это разведчик?.. — с беспокойством спрашивал щуплый нукер, тревожно оглядываясь по сторонам.

Оба ордынца были из отряда тысячника Тагая, который расположился на ночлег в лесу, неподалеку от дороги, ведущей в Тарусу.

— Ты всегда много болтаешь, Ибрагим. Откуда мне знать про это? Пошли скорее!

— А может, вернемся? Упредим сотника, что в лесу урусуты.

— Не знал я, что ты трусливый шакал! — со злостью выкрикнул Абдулла. — Если Абдулла пошел, он без добычи не вернется. Сам же ты, Ибрагим, подбил меня идти в урусутский аул. Говорил: «Коней возьмем, полонянку захватим». Говорил?

— Говорил. Только еще тогда подумал: шум будет, упаси Аллах, Тагай или кто-нибудь из сотников-жузбасы услышит. У гяуров собак много, бабы визжать начнут… А тут вдруг урусутский нукер. Лучше вернемся, Абдулла…

Когда свет от факела неожиданно исчез, молодые порубежники, шедшие следом за Микулой, сразу остановились.

— Что-то с дядькой случилось! — встревожился Никитка.

— Может, Микула чевой-то загасил? — предположил Алешка.

— Такое скажешь.

— Может, погас?

— Может, может… — передразнил его Никитка и вдруг насторожился, шепнул взволнованно: — Гаси быстро! — Выхватив у Алешки факел, он бросил его на землю и затоптал. С миг прислушивался к доносящимся из темноты чужим голосам, потом быстро отцепил от пояса шестопер; тихо бросил: — Достань нож! Следуй за мной!

Если бы Абдулла и Ибрагим не были так заняты своей ссорой, порубежникам вряд ли удалось бы близко подобраться к ним. Хотя вокруг было темно, но факел, оброненный Микулой, еще тлел, и они смогли различить два силуэта.

«Неужто ордынцы?! Откуда они тут взялись?» — с тревогой подумал Никитка, услышав быструю гортанную речь. И вдруг на глазах у кметей рослый набросился на другого, помельче, блеснуло лезвие кинжала…

В тот же миг порубежники выскочили из-за кустов. Первым Никитка; в голове лишь одна мысль: «Не оплошать!..» Вскинув обеими руками шестопер, он изо всех сил ударил долговязого ордынца. Пробил круглый шлем, кровь и мозг брызнули в его лицо.

Оба татарина рухнули на землю одновременно, но приземистый, которого его напарник успел пырнуть ножом, оказался только ранен.

— А вот дядя лежит! — воскликнул Алешка, который успел поднять факел Микулы, тлевший в траве. — Это они его убили, окаянные. Эх, не надо было Микулу одного оставлять! — Голос его дрогнул.

— Кто ж знал? — виновато вздохнул Никитка. Ему тоже было жаль дядьку. — Дай-ка нож, Алешка, прирежу подлого ордынца.

— Лучше Василька покликать, язык все ж.

— Ладно.

Порубежный лагерь уже спал, когда туда возвратились Никитка и Алешка. Перебивая друг друга, поведали Васильку обо всем. Вскоре все порубежники уже были на ногах. Костер залили водой из ручья. Василько и несколько порубежников отправились к месту схватки. Освещая себе дорогу головешками из костра, факелы не стали зажигать, опасаясь привлечь врагов, тарусцы гуськом следовали за Никиткой. Шли с мечами и шестоперами в руках. Никого не встретив, добрались туда, где лежал связанный на всякий случай молодыми кметями ордынец. Василько, хорошо знавший татарский, хотел допросить пленника, но тот, видимо, в бреду, лишь бормотал что-то несвязное. Тогда Василько велел перевязать его и отнести в лагерь.

Неожиданная встреча с татарами в глухих тарусских лесах встревожила Василька. «Кто эти двое? — размышлял он в недоумении. — Лазутчики не стали б убивать Микулу, взяли бы живым… А может, их тут много, расположились где-то неподалеку?..» Ответа на эти вопросы он не мог получить — ордынец по-прежнему не приходил в себя. Возвратившись в лагерь, Василько направил нескольких бывалых воинов на разведку. Досадуя, что пока остается в неведении, поднялся с земли, зашагал по лагерю. Большинство порубежников еще не спали, собравшись вокруг потушенного костра, переговаривались вполголоса. Миновав затаившихся в кустах дозорных, Василько остановился, прислушался. В ночном лесу было тихо, только где-то в отдалении кричал филин.

За полночь стали возвращаться посланные в разведку порубежники. Татар они не обнаружили, но двоим удалось выйти к тарусской дороге, что пролегала в версте от лесного стана.

На рассвете ордынец пришел в сознание. Разбудили Василька. С трудом поднявшись (уснул лишь под утро), он прошел к ручью, окунул голову в холодную прозрачную воду, обтер лицо и грудь и направился к пленнику. Присев на корточки, заговорил с ним. Услышав татарскую речь, пленник встрепенулся, хотел привстать, но, застонав, опустился на траву. Узкими щелками глаз затравленно водил по обступившим его бородатым лицам урусутов, губы что-то шептали.

— Должно, молится, — заметил кто-то.

Василько постарался успокоить пленника:

— Ты не бойся, не тронем. Поведаешь, кто ты, откель тут взялся, — отпустим. Когда б зло держали, не делали бы сие, — показал он на его перевязанную грудь. — А не скажешь — на себя пеняй!