Лики старых фотографий, или Ангельская любовь

— Ну и что, ну нормально? И что?

— А то, что когда ребёнок мертвый — это не нормальные роды. И он так у меня бился, маленький, в самый последний наш с ним день, который я ещё помнила. И на самом деле, куда они мертворождённых детей девают? Они же уже — дети?

— Не знаю. Отдают, всё-таки, я думаю.

— Вот и я ничего не знаю о своём ребёнке. Я его в последние дни уже так хотела! Он бы меня любил же? Всё надеялась, что Валерка что-нибудь придумает, найдёт меня… Не нашел. А потом я им пообещала, что не буду вести себя, как дикая кошка, если они меня отвяжут. Через неделю я была дома. Меня сразу отправили в санаторий, на юг куда-то, с неплохой в принципе сопровождающей тёткой, медсестрой. Август был, я экзамены выпускные сдала прямо там, заочно. И в институт, на заочное тоже там поступила. Я что угодно тогда бы сдала! Я себя плохо помнила, но когда надо было, сосредоточивалась. Наверное у меня, как и у матери моей, нервы железные. И мне надо было срочно занять чем-нибудь мой мозг, чтобы не сойти с ума. Вот и всё. Там пробыла до ноября. В последние недели я уже одна гуляла вдоль берега. Октябрь был, море было холодным, топиться было страшно и очень холодно.

— А потом?

— Смотри, белочка на сосне! — Жанна старалась выглядеть бодрой и спокойной, но голос у неё дрожал.

— Ты пробовала хотя бы концы найти? Должны же быть хоть какие-то следы этого преступления?

— Один раз попробовала. Сделала несколько наводящих звонков, я так говорила, что как-будто бы это мать моя звонит. У нас с ней голоса одинаковые. Не находишь?

— Нет. Интонации совершенно разные. Только тембр похож.

— Ну вот. И там это поняли, наверное. В тот же вечер ко мне психиатра на дом привезли, он со мной долго говорил обо всяких комплексах и фобиях и посоветовал думать об институте, как о самом главном для меня вопросе на тот момент. Тогда я и решила экстерном всё сдать и закончить с этим образовательным вопросом. Сдала и закончила на два года раньше и с красным дипломом, которым мои родители очень гордятся.

Понимаешь? Где мой, никому не нужный, кроме меня, ребёнок, и где мой институт, всем нужный, кроме меня? Силы не равны.

А ты тут разглагольствуешь о том, что ты отчего-то там не согласен с моим отцом. Какие мелочи! И потом тебе же царство возможностей в приданое за мной предлагают. От такого нормальные люди не отказываются. А с ненормальными… чего с ними церемониться? Их практически же нет? И запомни, не стоит кусать того. кто может тебя сожрать целиком. Я это усвоила. Так я-то им ещё дочерью прихожусь. А по тебе вообще катком проедут и даже не заметят, что ты круче самого крутого яйца. Такие вот дела, Илларион Николаевич, — Жанна замолчала, а потом, чтобы развеять совсем уж мрачное представление об ожидающей их жизни, бодро проговорила:

— Смотри, ЧМЗ, как кочегарка, весь дым на центральную часть города сегодня тянет. Окна ночью придётся закрывать, у меня от него астма начинается какая-то. А у тебя — ничего?

— А я в деревне живу. Раньше тоже чувствовал. Слушай, Жанна, а если бы отыскался твой ребёнок? Что бы ты сейчас сделала?

— Сейчас? Сейчас я бы спокойно ушла из дома и сделала бы всё это предметом самых крутых сплетен. Я бы их уничтожила, не физически. Но морально точно бы уничтожила бы. Сейчас же совсем другое дело. Я совершеннолетняя, и не такая дурочка наивная, как была когда-то. И я работаю — я хороший специалист, во всяком случае точно таким стану, и очень быстро. Конечно, если им не пригрозить скандалом — сразу проиграешь. А так есть шанс выиграть это дело в обмен на независимость. Знаешь, чего они боятся больше всего?

— Чего?

— В глазах высшего начальства потерять авторитет. Это конец карьере. Обычно так. Проштрафившегося вроде и не изгоняют, но и никуда не пускают. Тупик. И это реально можно было бы им устроить, если, конечно, без них сможешь себя обеспечить. Я уже смогу.

— Ну вот. А чего же ты тут меня пугать вздумала? На всех управа есть, оказывается.

— Ты испугался?

— Чего?

— Не чего, а кого. Ну, отца, или меня на худой конец?

— Нет.

— Если по его не будет, считай, что ты ему вызов бросил. Он же вознамерился «одним махом семерых». И передо мной хвостом повилять, ну, задобрить, чует же кошка, чьё мясо съела. И ещё одного лизоблюда, или, может даже соратника, приобрести. Вот ты говоришь, что тебе не за что держаться. Так? И ты свободен? И ты независим?

— Да. Так.

— А хор? Ты же зависим от него? Какая-никакая, а известность, деньги, премии и всё прочее. И так половина петь отказалась в этот раз. А если все откажутся? И что? Чем ты будешь заниматься? Понимаешь, они уже не захотели. Думаешь, дальше лучше будет?

— Они не петь не захотели, а холуями быть не захотели, с барской руки жрать. А я всё прояснить хотел, поэтому и пришел, чтобы не ссориться и мирно всё решить на будущее.

— А вокруг тебя не холуи? Все же прогибаются рано или поздно? Не там, так там.

— И твой отец прогибается?

— Разумеется. Ещё как! — Жанна желчно усмехнулась.