Ликвидатор

Знаете… меня нельзя взять на простой угрозе, на какой-то банальной глупой разводке… и они это знают. Они знают, что я могу испариться, исчезнуть быстрее, чем они поймут, что произошло. Государственная машина — всегда или почти всегда будет проигрывать решительным и мотивированным одиночкам. Бен Ладен скрывался десять лет, и сейчас не факт, что мертв. Умаров еще больше — пятнадцать. Около десяти Басаев, я точно знаю, что он мертв, потому что… потому что знаю. Но есть кое-что, на что я поведусь, — без слов, без вопросов…

Наверное, я все же патриот, потому что люблю Россию, люблю свою Родину. Но люблю ее не восторженно-истерически, не на показуху, не потому, что только здесь можно так воровать и разлагаться, а совсем по-другому. Я знаю, что эта страна — какая бы она ни была — другой нам никто и никогда не даст. Никто и никогда! Не получится никуда уехать, сбежать, нигде нам лучше не будет — будут отлавливать поодиночке, и… И эта страна… далеко не самая плохая… за нее стоит драться.

Стоит.

И еще — я игрок. Просекаю игру с ходу — какому-то умному уроду захотелось стравить нас и Штаты. И если ты не играешь — значит, разыгрывают тебя!

— На кого я будут работать?

— На меня. Напрямую.

Я испытующе посмотрел на деда… и тот понял, подобрался. Ох… не стареют душой ветераны. Таких сейчас уже не делают… с виду старый перечник, старпер, с внуками нянчится, на кладбище прогулы ставят… а подберется… ого, какие клыки проглядывают. Такие похожи на небольших доберманов… такие есть, их разводят как полицейских собак, они небольшие, молчаливые и смертельно опасны. Этот… он убивает легко и весело, для него те, кого он убивает, — не люди, а враги. Почитайте Корецкого, там это хорошо написано. Спецгруппа «Финал», которая смертные приговоры исполняет, и дедушка, который за премию приговоренным в затылок стреляет. А в субботник они в порядок точку исполнения приводят, убираются, все старье в металлолом, подметают. Вот потому тогда и сидели… на попе ровно. Не мозгами — нутром чувствовали, что для тех— весь народ у рва выстроить… что плюнуть.

— Задачи?

— Обычные. Московское подполье. Надо прибраться. И прояснить, что к чему.

— Конкретно?

— На месте.

— Я работаю один.

Дедок улыбнулся… и словно маска сменилась, превратив небольшого волкодава в щурящегося на солнышке старичка.

— Да ради бога. Можешь даже… кхе-кхе… не докладывать. Меньше народу — больше кислороду. Да ты ешь, ешь. Не оставлять же.

— Можно вопрос? — не выдержал я, когда мы уже садились в машину.

— А, давай… — обрадовался дед.

— Вам-то все это зачем, а? Пенсию вы должны хорошую получать.

Дед мелко расхохотался.

— Пенсию… эк ты, мил-человек, загнул. Ты бы меня еще на приусадебный участок отправил, картошку копать… И тут же совсем другим тоном продолжил: — Вот вы думаете, что вы сильнее нас. Потому что говорите, что хотите, и тормозов у вас никаких нет, так? А на самом деле — щщанки вы лопоухие супротив нас. Вам пригоршню баксов покажи, вы и спеклись. А у нас за дезертирство такое считалось. И я… как вижу, что делается, — так изнутри грызет. Мы благодарными умели быть. До смерти — благодарными. Стране родной, за то, что воспитала нас, и за то, что жили под мирным небом. Вот так вот.

Дед махнул рукой.

— Ладно, поехали. На самолет опаздываю…

18 июня 2015 года

Варшава. Польша. Южное Средместье

Варшава…

Старый и много переживший город, средоточие воли и храбрости, столица несостоявшейся, погибшей в битвах империи. Один из старейших городов, где правили короли, игравшие немалую роль в судьбах Европы. Город, лишь три десятилетия назад высвободившийся из пут коммунистического рабства. Город, где восхитительное Старе Място, архитектурный памятник мирового значения, соседствует с Дворцом культуры и науки — мрачным образчиком тяжеловесного советского стиля, который был по душе Джозефу Сталину. Когда русские ворвались в Польшу — Сталин прислал три тысячи советских рабочих, чтобы возвести то же здание, какие он возводил в Москве, чтобы его было видно из любого конца полуразрушенной польской столицы. Это здание должно было напоминать о том, что русские отсюда никогда не уйдут. И даже сейчас в аэропорту Варшавы то и дело слышалась русская речь, отчего контр-адмиралу МакРейвену было не по себе…