Ликвидатор

Когда я вернулся в ночлежку и, прокравшись к койке, плюхнулся на нее, была еще глубокая ночь. Я зажмурился, надеясь, что накопившаяся усталость позволит мне заснуть, однако я был, похоже, слишком возбужден. Мысли бурлили в голове, словно лава в жерле просыпающегося вулкана. Я вертел воображаемую модель тюрьмы и так, и этак, как ребенок – любимую игрушку; то любовался ею с расстояния, то «разгуливал» по мрачным коридорам втайне от воображаемых надзирателей и неутомимых камер, висящих чуть ли не на каждом углу. Теперь я пытался продумать внутренний маршрут. Это оказалось проще простого, поскольку камер в Эль-Вафрской тюрьме было всего двадцать и нужная мне пятая находилась, разумеется, на первом этаже. Однако тут же возникал еще один вопрос: каким образом мне открыть дверь? Там ведь определенно не шпингалет, не засов, а полноценный замок, пусть наверняка не слишком сложный (все-таки Кувейт), но возиться с ним все равно некогда. По-хорошему, я должен выключить свет, войти внутрь, добраться до двери, открыть ее, взять Джеральда и уйти, потратив на все перечисленные действия минуту, максимум – две. Впрочем, если мне не удастся отвлечь их внимание какой-либо диверсией, то и этих двух минут у меня не будет. Ну и с самим отключением света все было не так просто: у них вполне может стоять аварийный генератор или иная подобная штуковина, припасенная как раз для подобных случаев.

– Сэм? – внезапно послышался заговорщицкий шепот.

Я повернул голову и увидел чудесные глаза Марины. Девушка лежала и с сонной полуулыбкой смотрела на меня.

– Ты чего не спишь? – спросила она, едва шевеля губами.

– Да я только проснулся, – соврал я.

– Я просыпалась пару часов назад, но тебя не было… – заметила Марина.

Щурясь, она пыталась рассмотреть меня в полумраке комнаты.

– Я отходил… по весьма деликатному вопросу, – сказал я и обезоруживающе улыбнулся.

Она тихо прыснула.

– И где здесь, кстати, можно… решить весьма деликатный вопрос? – сквозь смех спросила Марина.

– Мне чуть попроще, я просто наружу вышел, за угол свернул, ну и…

– Может, покажешь? – спросила девушка.

Я хотел отшутиться, но по ее взгляду понял – она действительно хочет, чтобы я спустился вместе с ней. Видимо, ей было страшно идти одной.

– Хорошо… – неуверенно пробормотал я. – Пошли, конечно…

Мы поднялись с наших коек почти синхронно, чуть не столкнувшись лбами. Она смущенно улыбнулась, и я ответил ей тем же. Так странно – годами ты убиваешь людей и не имеешь личной жизни, а потом оказываешься рядом с симпатичной девушкой и чувствуешь себя полным кретином. Не понимаешь, что говорить, а что нет. Не знаешь, что вообще с ней делать, но она притягивает тебя, будто магнитом.

Когда спускались, Марина протянула руку и сжала мою ладонь в своей. Я от неожиданности вздрогнул. Мне тут же вспомнился наш первый подобный момент единения – в грузовике, полном беженцев, когда мы сидели и смотрели, как чертов гранатометчик Синдиката разносит из «мухи» последнюю машину в колонне. Тогда лишь мое своевременное вмешательство спасло нас от участи несчастных раненых солдат, с которыми прихвостни Эдварда расправились столь безжалостно и низко.

Удивительно, конечно, что никто из сидящих в кузове беженцев так меня и не сдал. Да, они не любят американцев, да, я их спас, но, черт возьми, когда кто-то с четырех выстрелов убивает четырех человек, ты вряд ли захочешь и дальше находиться рядом с подобной «машиной для убийства».

Хотя и сдавать такого, честно говоря, весьма опасно – страшно даже представить, что он может сделать с предателем!..

Снаружи не было и намека на вожделенную предутреннюю прохладу. Находясь в подобной духоте, невольно начинаешь скучать по холодным русским зимам, когда даже дома ты вынужден кутаться в старый отцовский тулуп, чтобы не замерзнуть.

Марина без лишних слов увлекла меня за собой в проулок, да я, честно сказать, не особо-то и сопротивлялся. Миновав светлый участок, мы нырнули в темноту, и девушка, резко развернувшись, притянула меня к себе и поцеловала в губы. Я буквально остолбенел и даже на поцелуй ответил не сразу – растерялся, как школьник на первом свидании. Однако стоило отдаться воле чувств, и страсть мгновенно вскружила мне голову. Все погрузилось в розовый туман, и потому события последующей четверти часа я помнил лишь урывками.

Вот мы прижимаемся друг другу, а поцелуй все длится и длится. Вот я впечатываю ее в стену, и она вскрикивает и кусает меня за нижнюю губу. Вот я через голову стягиваю с нее рубашку и ласкаю ее грудь, а она, зажмурившись, томно стонет. Вот щелкает застежка ремня, и мои штаны падают вниз.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.