Лиля Брик. Жизнь

Она жила в Пензе, и в голодный год Гражданской войны заболела туберкулезом. Ее дядя, известный художник Александр Яковлев, живший в Париже, добился для нее визы, и в 1925 году она приехала в Париж с намерением лечиться, с жаждой славы, успеха и ненавистью ко всему советскому. Дело кончилось тем, что она стала не- возвращенкой.

У Татьяны была врожденная стать, она была натуральная блондинка, длинноногая, спортивная. В 1928 году, когда Маяковский был в Париже, Эльза Триоле познакомила его с ней.

«Я сразу почувствовала, что все в его жизни переменилось, — рассказывала мне Татьяна. — Все было так нежно, так бережно. В первую встречу — было холодно — он снял свое пальто в такси и, попросив разрешения, укутал мои ноги. Когда на другой день мы обедали, все его внимание было сосредоточено на мне, и вдруг я поняла, что стала центром его внимания. Было неизвестно, во что это выльется, но что я стала центром его внимания — это факт. Он был красивый, совершенно необычайного остроумия, обаяния и колоссального сексапила. Что еще нужно, чтобы вспыхнул роман? Но это было не то, что он мне нравился, я его полюбила, полюбила по- настоящему. Мы стали видеться каждый день, в записной книжке я или он писали название кафе, час, адрес отеля, где он жил и где мы встречались».

Там же он написал и посвятил ей два стихотворения: «Письма из Парижа товарищу Кострову о сущности любви» и — недели через две — «Письмо Татьяне Яковлевой».

Когда он писал:

Иди ко мне, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук,

это он звал ее вернуться с ним в Россию. Она его любила, он это знал, но ее любовь, видимо, была недостаточно сильна, чтобы бросить все и с ним уехать в Россию, которую она ненавидела.

Татьяна рассказывала:

«Он мне писал в письмах: «Лиличка вчера на меня накричала, сказала — слушай, если ты ее так ужасно любишь, то бросай все и поезжай, потому что мне надоело твое нытье», — что-то в этом духе. Он мне все время говорил про Лилю. Между ним и мною Лиля была открытым вопросом. Он никогда ничего не скрывал от нее, хотя у них ничего общего не было в последнее время. У них все было кончено, но он обожал ее как друга. Про меня она узнала из стихов. И он ей сказал, что хочет строить жизнь со мной. Она сказала: «Ты в первый раз меня предал». Это была правда, он впервые ее предал. Она была права, он никому не писал стихов. Я была первая, кому он, кроме нее, посвятил стихи. Во время наших прогулок он часто возвращался к разговорам о ней. В его первый приезд мы пошли куда-то покупать ей костюм и всякие мелочи, а потом я почему-то должна была выбирать цвет машины, «чтобы машина понравилась Лиличке».

Многие люди, которые знали и ту, и другую женщину под конец их жизни, отмечали: несмотря на то что Татьяна Яковлева и Лиля Брик внешне были различны и каждая обладала неповторимой индивидуальностью, тем не менее чем-то они казались похожими. Умением располагать к себе людей, отличным знанием поэзии и живописи, искусством вести беседу с остроумием, изысканностью и простотой одновременно, уверенностью суждений… Обоим было свойственно меценатство — желание свести людей, которые творчески работают над какой-нибудь одной темой, помочь им вниманием, участием. Обе до глубокой старости сохранили интерес к жизни, любили дружить с молодыми, были элегантны, ухоженны, и даже улыбка в их преклонные годы была похожа — не то сочувствующая, не то сожалеющая… Скорее усмешка.

В его последнем письме было: «Мне без тебя совсем не нравится. Подумай и пособирай мысли (а потом и вещи) и примерься сердцем своим к моей надежде взять тебя на лапы и привезти к нам, к себе в Москву».

Татьяна недоумевала: «Привезти к нам, к себе… Что он имел в виду под словом «к нам»? К Лиле и Осе? Представляете, как мы обе были бы рады… Но он настолько не мыслил себя без них, что думал, что мы будем жить вчетвером, что ли? И что я буду в восторге от Оси и Лили?»

Он должен был приехать снова в Париж, как бы за ней. Но не приехал. Есть две версии его неприезда в Париж: он не поехал к Яковлевой, узнав о ее предстоящем браке с дю Плесси. И вторая: он не приехал в Париж из- за отказа ему в выездной визе. Особенно мусолят вторую версию — это так необычно: первый революционный поэт получил отказ от своих же, злая рука помешала ему, «шерше ля фамм», и фамм надо искать среди своих, это Лиля — сколько же бумажных фейерверков, домыслов, возмущений, сплетен, слухов! Вторая версия — миф, и миф давний, популярный, стойкий! Многие серьезные исследователи, мемуаристы, литературоведы из книги в книгу повторяют сюжет, что возник в ворохе сплетен сразу же после самоубийства, — что Маяковский рвался в Париж, но ему было отказано в визе.

Сегодня легенда разбита подробным и убедительным исследованием в недавно открытых архивах: поэт и не подавал просьбу о выездной визе.

Повторяю: не подавал.

Лиля всегда говорила это, но ей не верили.