Лилии над озером

Маргарита поведала жуткие подробности этого визита: как Селестэну было сообщено, что он приговорен, как он пытался оправдаться и был остановлен сухим возражением - «оправдания не нужны, веди себя, как настоящий бретонец»… Селестэн спросил, допустят ли шуаны, чтобы он умер без покаяния. Аббат указал ему на свою сутану - мол, недаром духовное лицо явилось сюда самолично, и предложил встать на колени и исповедаться.

- Долго они говорили, - закончила Маргарита растерянно, - а после вышли, нас заперли, и мы не знаем, что дальше стало.

Протяжный громкий стон вырвался из груди Франсины. Не помня себя, она бросилась вон из башни. Я посмотрела ей вслед, с содроганием представляя себе, что ей предстоит увидеть.

- Да, мы видели аббата, - сказала я. - Но Селестэна не видели. Куда же они его дели?

- Да куда же, как не…

Маргарита не договорила, страшась произнести ужасные слова. И в этот миг громкий отчаянный вопль пронзил наш слух. Это кричала Франсина. Она даже не кричала, а выла, захлебываясь в хриплых безудержных рыданиях. Я на миг оцепенела от ее криков. Мне врезались в память глаза моих дочерей: расширенные, округлившиеся от страха… Какие побелевшие были у них личики… Потом я выбежала из башни.

- Да вы с ума сошли! - запричитала Маргарита. - Там что-то ужасное, а вы беременны! Вам нельзя туда ходить!

Я не остановилась, крикнула только, чтобы она задержала детей. Крики Франсины стихли, сменившись судорожными прерывистыми стонами. Обежав левое крыло замка, я пошла вдоль хозяйственных построек и, завернув на угол амбара, застыла на месте.

К двери амбара была прибита за волосы отрубленная голова Селестэна. По какой-то случайности под ней оказался его же огромный деревянный башмак, теперь наполненный кровью. У этого башмака лежала на земле и билась в конвульсиях Франсина.

Я на миг отвернулась, закрыв руками лицо. Дрожь пронзила меня. Потом, набравшись мужества, я посмотрела снова, и только теперь заметила обезглавленный труп, лежащий в луже крови. К стене амбара была прикреплена записка, в которой значилось: «Так умрет всякий, кто предаст короля».

6

Маргарита помогла мне раздеться, и я упала на постель, чувствуя себя совершенно обессиленной. Я была измучена и физически, и душевно. Маргарита погасила свечу и тихо вышла. Я слышала ее движения за дверью. Она, видимо, готовила себе постель.

Сегодня был день похорон Селестэна. А двумя днями раньше после ужасной мучительной ночи Франсина разрешилась мертвым ребенком и, честно говоря, сама едва не отдала Богу душу. Все это было так изматывающе, что сейчас я не чувствовала ни рук, ни ног. Ужас переполнял душу. Существование здесь, в Бретани, казалось мне кошмарным. Как никогда, я чувствовала безысходность и одиночество. Если бы можно было куда-то убежать! Боже мой, столько людей на свете живут мирно и спокойно, так почему же мне никак не удается войти в их число?

А еще я подумала об Александре, и такая тоска охватила меня, что я прикусила костяшки пальцев, подавляя стон. Как жаль, что он не оставил мне ни единого шанса. Я не могла теперь обратиться к нему за помощью, хотя, видит Бог, встретиться с ним мне хотелось больше всего на свете. Я ведь совсем одинока сейчас. Но как я могу жаловаться Александру? Он, может быть, вполне счастлив и к нему снова приехала великолепная леди Дэйл. Можно представить, как позабавит ее мое письмо! В конце концов, если бы я была важна для него, он нашел бы время, чтобы повидаться со мной.

Дверь скрипнула и приоткрылась. Приподнявшись на локте, я увидела маленькую фигурку в дверном проеме. Это был мой малыш, облаченный в длинную ночную рубашку.

- Филипп! - проговорила я встревоженно. - Что с тобой? Почему ты здесь?

- Я не могу заснуть. Можно к тебе, мамочка?

- Иди скорее, малыш! Ты совсем замерзнешь. Ты босой пришел? Ну, конечно. Ныряй скорее под одеяло!

Я была даже рада, что мальчик пришел. Он часто так делал, его иногда пугала темнота и храп няньки. Я затащила сына под одеяло, прижала к себе, поцеловала его мягкие волосы.

- Я боюсь, - признался он уже сонно. - Мне что-то страшное приснилось… я был в злом городе…

- Не надо бояться. Спи. Я заберу тебя из злого города. Ты в безопасности, милый.

Он быстро уснул - такой маленький, трогательно худенький. Спал он тихо, чуть приоткрыв рот. Его ручонка лежала в моей ладони. Филиппу не было еще и трех лет. Совсем еще малыш… Я смотрела на него, затаив дыхание, и в этот миг ощутила биение ребенка внутри себя. Кто же у меня родится? Сестра или брат Филиппа? Как же мне вынести все эти тревоги и родить его здоровым?

В конце концов, я тоже уснула, прижимая к себе сына. Странно, но присутствие малыша меня успокоило. Его кожа пахла молоком и чем-то таким детским, от чего умиротворение разливалось в душе. Это вообще были лучшие моменты в моей жизни в Сент-Элуа, когда мальчик засыпал рядом, убаюканный мною.

Пробуждение наше было ужасным.

Началось оно с ощущения холода, охватившего все тело. Я еще в полусне поняла, что кто-то стягивает с меня одеяло, да так нагло и упорно, что я не могу этому противостоять.