Лилия для Шмеля (СИ)

Пока я растерянно хлопала глазами, взволнованная женщина снова села на стул, взяла меня за руку и разрыдалась. Чтобы утешить, я сжала ее пальцы, и она, углядев в этом надежду, сбивчиво затараторила:

— Ничего-ничего, Фина, это даже к лучшему! К лучшему!

Шок от перемещения в чужое тело или от сумасшествия… — я еще точно не определилась. Возможно, происходящее мне просто снится — нарастал.

Пока родительница истинной Фины заливалась слезами, я обводила взглядом комнату.

Напротив кровати облезлый подоконник, который красили, наверно, лет сто назад, при царе Горохе. Окна грязные. На потертом паркете, скрипевшем при каждом шаге, плешивый ковер. В углу грубо сколоченный деревянный стол с круглой столешницей, накрытый заляпанной скатертью. Тусклые серые занавески, и ужасно унылая, даже убогая лампа на стене…

Я перевела взгляд на мать Фины — все больше подозреваю это — и заметила, что туфли ее заношенные, а кофта с юбкой, поначалу показавшиеся платьем, чистенькие, но тоже старые.

— Все плохо? — спросила я не своим, звенящим в тишине, высоким голосом.

Мать Корфины прикрыла глаза и обреченно выпалила:

— Флоран вновь игрался.

Вот теперь понимаю ее отчаяние. Даже я не сдержалась и выпалила:

— Придурок!

— Что?! — женщина дернулась, как от пощечины, и оцепенела, даже перестала рыдать.

Повторить я не посмела, полагая, что в этой семье не используют подобных слов, только все оказалось иначе.

— Не смей! Не смей так говорить о своем брате! — взвилась она, и я пораженно замерла. Где у матери Корфины глаза? Пусть Флоран — любимец, однако разве дочь ей чужая?

— Хорошо, он не придурок, — прошептала тихо, но чеканя каждое слово. — Он умный, поэтому пусть сам выпутывается из долгов, которые наделал по дурости.

— Нет! Не смей! — от переизбытка чувств она побагровела. — Иначе Флорана арестуют за долги! Не смей! Слышишь! Не смей! Или он застрелится! — Истеричка вцепилась в мою руку и больно сжала.

От криков висок пронзила боль, и я закрыла глаза. Только опасение за мое здоровье остановило визги родительницы Корфины. Вот только на них прибежали «братец» и «сестрица» и тоже загалдели:

— Мама! Мама! Что случилось! Что с тобой! Фине плохо?

Я лежала с закрытыми глазами, и фальшивый тон их голосов чувствовался еще сильнее, особенно в голосе Флорана. Ради интереса я чуть приоткрыла одно веко и увидела, как он метнулся к матери и преданно вперился в нее широко раскрытыми глазами. Здоровый лось, а изображает трепетного мальчика. Очевидно же, что слишком переигрывает, однако мать этого не замечала.

От зашкаливающего лицемерия троицы меня снова затошнило. Судя по всему, при падении я нехило ударилась головой и теперь испытывала сильнейшую слабость, однако никого мое состояние не волновало. Троица галдела, как чайки на помойке, возмущенные тем, что я отказываюсь выйти замуж за какого-то Унда. Но этого им показалось недостаточным.

— Фина, ты обязана спасти брата и выйти замуж за Унда! — надрывно пеняла мать, держась за сердце. Следом Флоран метнулся к постели, грохнулся на колени, схватил меня за руку и истошно завопил:

— Фина, спаси нас! Фина!

— Мне плохо, — пробормотала я и отвернулась. Только страх, что я помру, заставил их заткнуться. Но уходя и уводя мамулю из комнаты, брат с сестрицей взглядами красноречиво пообещали мне, что все давно решено, и только смерть спасет меня от брака.

Когда они ушли, в комнате стало тихо, хорошо.

— Госпожа Корфина! — всхлипнула служанка, оставшаяся присматривать за мной. — Вы живы! — И тепло улыбнулась мне.

— Пока что да, — ответила ей через силу.

— А меня? Меня вы помните?!

— Нет. Ничего не помню.

Она поджала губы и всхлипнула.

— Не плачь, — попросила ее. — Лучше расскажи, что происходит?

И та, запинаясь и вытирая руками слезы, принялась вводить меня в обстоятельства жизни какой-то Корфины-Фины.

— … Как уж ваша матушка не заклинала господина Флорана! Однако ваш братец снова играли и проигрались. По крупному. Вот и пришел господин Унд, потребовать оплатить долг…

— А раньше Флоран как расплачивался? — не сомневаюсь, безответственный гаденыш проигрывался не впервой.

— Так госпожа Эндина дом заложила, чтобы покрыть долги…

Я вздохнула. Уж лучше быть сиротой, чем иметь такую родню. Ведь довел братец Фины, можно сказать, семью до ручки, по миру пустил. А мамуля, потакая ему, готова дочь отдать кому угодно, лишь бы любимчика спасти. Час от часу не легче: что в той жизни мне не везло, что в этой.

Гилья опустила голову на грудь и замолчала.

— И какой этот Унд? — спросила я, подозревая, что женишок-то не подарок.

— Старый он.

«Ох…» — едва не сорвалось у меня с языка.

— И грозил, что если господин Флоран не расплатится с долгом, он вашего братца сгноит в долговой тюрьме, — служанка вытерла рукавом курносый, покрасневший нос.

— И кто предложи мне выйти за старикашку замуж?! — я настойчиво допытывалась правды. Хочу, так сказать, узнать доброжелателей поименно и в записную книжечку занести. На будущее.

Гилья боялась рассказывать, и пришлось надавить:

— Ну?!

— Ваша матушка, — пропищала она, и меня как ледяной водой окатило: чудит мамаша Фины, спасая любимчика.