Лимб

Да, я кукла, которой по очереди играли все, кому не лень. Живые и мёртвые. Я тоже кем-то играл, хотя я не сценарист и не актёр — я такая же кукла.

Мир полон говорящих вещей: у марионеток нет души.

Я не мог найти искру, потому что её ни в ком изначально не было. А когда я её «увидел» — то была ложь, иллюзия.

И глупо верить, что из волос и носовых платков можно создать святую частицу. Это не душа, это фикция. Моя «душа» — из грязи, она была возложена в тело, зачатое в грязи и в грязи взращённое… Можно ли судить меня за то, что и жил я грязно, и грязно любил, и грязно работал?

Бедные мои сектантики. Что-то строят, ремонтируют. Пока меня не было, разбили маленький сад: я не знаю, что это за деревья, не разбираюсь… Просто деревья. Обычные такие.

— Я пришёл попрощаться, — сказал я Давиду.

— Ты уходишь? Жаль, — сказал он, но глаза его лучились облегчением. Проблема в лице меня разрешилась сама собой.

— Передавай привет Анне и остальным.

— Постой!

Он скрылся в доме, и вскоре вернулся с бутылкой в руках.

— Вот… от нас всех, — смущённо проговорил он.

— Не надо. Я знаю, что не «от всех». Эти «все» меня не так уж любили.

— Данте, вы — один из избранных, а значит, ценны.

Я оставил его наедине с этим прекрасным заблуждением.

* * *

— А где сейчас Хлоя, кстати? — спросил я у одного из её бывших соратников. — Вы от неё отреклись?

— Нет, конечно, — испуганно ответил мне такой же рыжеволосый, как она, мужичок. — Я с ней вообще больше всех общаюсь.

Он подробно проинструктировал меня, как найти их вдохновительницу. Мол, напротив того дома, где проход в другой мир. Ну да, ну да, «проход»…

— Рядом со входом — дуб, увидишь — не ошибёшься, — добавил рыжий, когда я уже повернулся к нему спиной. — Только он иногда исчезает.

Не было там сегодня никакого дуба. Я осмотрелся — а безжизненные глазницы домов наблюдали за мной в ответ, и это чувство мгновенно растревожило меня, подняло из глубин сердца животный страх и желание броситься прочь… хотя я уже умирал, а может, даже дважды, я всё никак не мог избавиться от страха. Крепко же его вшили в наши души.

— Цыц! — сказал я окнам. — Чёртовы вуайеристы! Хватит смотреть!

Но они всё насмешливо глазели на меня. И тогда я поднял с земли камень поувесистее и запулил его в ближайшее око, стрельчатое и самоуверенное.

Россыпь осколков и ликование.

— Который ещё глаз тебе выбить? — вопросил я вникуда, даже не зная, с кем говорю — Доктором или кем-то ещё. Раз, два — прощайте, окна!

В доме напротив не осталось ни единого целого окна, и я принялся за следующий. Вандал во мне праздновал своё рождение и уже возносил бокал с тостом, когда я вдруг понял — окна опустели. Оно существовало в каждой молекуле. Бессмысленно было бить стекло его глаз, если оттого его глаза только приумножались количеством осколков.

Теперь на меня смотрело всё — хилые кустики на газоне, фонари, небо, земля, даже моё собственное тело вдруг оказалось инструментом слежки.

— А-а-а-а-ар-р-ра! — закричал я, разодрав на себе простынное одеяние. Разодрал бы и грудь, если б мог — всё равно заживёт, всё равно вечна… как и моя пытка. — Уйди! Уйди!

— Эй, Данте! Что за червяки на этот раз? — спросила Хлоя. В ней нет ни капли заботы, только насмешка надо мной.

— Пошла вон, проклятая баба, — прорычал я.

— Как скажешь, — сказала она, скрываясь в опустевшей глазнице невысокого дома, возле которого не было никакого дуба. То окно тут же затянулось стеклом, словно рана свежей кожей. Это меня отрезвило.

Я поднялся к Хлое. Комната — один в один та, что совсем недавно воссоздал Доктор. Но я почему-то знал: эта Хлоя точно настоящая. Она казалась тёплой — не температурой, я ведь её не трогал, а… не знаю. Тёплая, и всё.

— Я к тебе с предложением.

— Ну? — она скрестила руки на груди, будто защищаясь. — Чего надо от проклятой бабы?

— Да брось, я ж любя. Не хочешь уйти отсюда?

— Переехать? Сам себе этот дом присмотрел? Ни за что! Ищи другое место!

— Нет, — перебил её я. — Уйти очень далеко. Неужели тебе неинтересно, что там, за городом? И есть ли у города конец? Я давно над этим задумывался, и сегодня таки решился… Подумал, что ты — единственный человек, кого я был бы рад взять с собой в компанию. Мы оба — персоны нон-грата, изгои. У нас много общего.

Полная ложь. Она нужна была мне только для того, чтобы спасти от приступа безумия, если тот снова накатит и начнёт материализовывать мои кошмары. Да и создатель горячих обедов бы под рукой не помешал.

— А мне что с того?

— Может, по пути найдём твоего возлюбленного Мессию. Ну или пространственную дырку, чтоб проскочить в другой мир. Глянь-ка — одни плюсы.

— Звучит здраво, — проронила она, подумав. — Но жалко всё это бросать…

— Что жалко? Или кого? Толпу клеветников? Горсть тех, кто не посмел за тебя заступиться?

Хлоя вздохнула.

— Я должна всё обдумать.

— Нет времени. Я ухожу сегодня. Уже прямо сейчас.

Для пущей убедительности я схватил со стола чайник, как самое нужное в дороге.

— Но если что-то случится… мы будем там одни, кто о нас позаботится?

— Как кто? Тефаль, — я тряхнул чайником. — «Тефаль думает о нас».